– Это возможно? – Жвало сел, и Володин немного успокоился. Сидящий подполковник был привычен и не так грозен.

– Я попросил в изоляторе. Медблок там все обязаны проходить. Эскулапы сообщили, что у него повреждены все волосяные фолликулы. Сами они есть, а волосы не растут. Можно заказать исследование.

– Закажи. – Жвало устало махнул рукой. – А что его… – Он пожевал губами, помычал. – Что эта дама говорит?

– Ничего существенного. Говорит, на лицо – вылитый. Только, как я и упоминал, покоцанный какой-то. Она пыталась связаться с ним, пока тот сидел в комнате, хотя я и обговаривал специально, чтобы никакой самодеятельности. Пришлось вмешаться. – Он виновато потупился. – После этого заперлась. По нашим данным, плакала. Психи сказали – шок. Говорят, скоро пройдет. Медцентр не использовала.

– Ладно, Володин, давай негласно – надо убедиться, что это не он. – Жвало помолчал. – Или он.

– Есть, товарищ подполковник!

– Есть у него, – Жвало поднял глаза на Володина, – какие идеи, Александр?

Володин внезапно вспомнил слова Злобина, которые тот адресовал следователю. Он обратил тогда на них внимание, хотя и был страшно занят. Торопливо вызвал интерфейс на хрусталик привычными движениями глаз, используя детали окружающей реальности как указатели, открыл запись с заранее заготовленной меткой и повторил слово в слово:

– Он Сивцову сказал: «…дождусь момента, когда у вас не останется никаких идей, никаких самых сумасшедших версий, когда вы будете готовы поверить чему угодно, лишь бы решить эту загадку. И тогда я, может быть, расскажу вам свою историю».

– Ишь ты! – Жвания потянулся к столу поблизости, оперся о столешницу вытянутыми руками, коротко пробарабанил неясную мелодию. – Работаем, Александр. Делайте тест. И закажите исследование по волосам. – Он ухмыльнулся, потер рукой подбородок. – Может, и я такую эпиляцию сделаю. – Хитро прищурился. – Косяк работает?

– Уже в камере.

Жвало задумчиво кивнул:

– Володин, ты нашу схему знаешь. У Сивцова своя задача – у нас своя. Учти, он калач тертый – не заметишь, как будешь на него работать.

– Да, я уже почувствовал, – пробурчал Александр и неожиданно для самого себя озвучил то, что подспудно беспокоило его все это время: – А если, товарищ подполковник, он и правда тот самый Злобин?

– Ну вот тогда и отправишься к нему на поклон. Скажешь: извините гражданин, я – все. Сдулся! Рассказывайте, я чему угодно теперь поверю! – Жвало встал. – Но не раньше. – Он задрал вверх указательный палец и добавил, почему-то с грузинским акцентом: – И только по моей команде.

8

В изоляторе я никогда не был. Хотя и довелось посидеть на Мау, но вспоминать о тех временах не было ни малейшего желания. Версия из будущего приятных впечатлений оставляла мало – представляю, что тут творилось в мое время. Догадываюсь, что кое-что изменилось в лучшую сторону. И это кое-что – количество заключенных. В камере, куда я в конце концов попал, было шесть коек, никаких двухэтажных конструкций, выделенное помещение под санузел и окно в дальнем конце длинного помещения. Без каких-либо решеток, просто наглухо закрытый полупрозрачным стеклом проем. Вероятно, была вентиляция – воздух был свеж и прохладен, несмотря на пяток любопытных физиономий, уставившихся на свежего пассажира.

Чувствовал я себя, как ни странно, замечательно. Во-первых, тело наконец-то адаптировалось к земному тяготению – но это что касается плотского, а во-вторых, внутри меня кипело и клокотало свежее открытие, буквально выталкивая мои ощущения из унылой реальности. Мало того, что в местных условиях я, наконец, мог пользоваться непрошеным подарком – новыми рецепторами, – так еще и символы языка создателей Храма оказались не просто закорючками чужих знаков, а настоящими шаблонами или фильтрами-закладками. Нацепил такой на фонарик, и вот тебе картинка на ближайшей стене, поменял фильтр – другая. Фокус лишь в том, что источник света в моем фонарике – распадающаяся материя моего собственного тела, побывавшая в объятиях настоящей черной дыры. Результат – изменение не просто игры теней, а воспринимаемой реальности. Почему воспринимаемой? Да потому, что я помнил новую физику древних – трехмерное эвклидово пространство, в котором мы существуем, лишь плод нашего сознания, минимально необходимая пространственная топология нейронов, воспринимающая окружающую действительность без явных противоречий.

Мне нужно было время. Спокойное и сытое. Такое, чтобы я мог погрузиться в новые ощущения, разобраться с даром, оценить все его возможности. Тюрьма – это, конечно, хорошо – тебя поят и кормят, дают время поспать и подумать, но, как выяснилось, оставлять в покое меня, по крайней мере пока, не собирались. Сначала долго везли куда-то в совершенно закрытом электромобиле, потом непрерывно дергали: пройдите сюда, станьте здесь, разденьтесь, положите руки сюда, станьте вон туда, оденьтесь, подпишите здесь, здесь и здесь, пройдите, стоять, идите, опять стоять, опять идти, возьмите это, читайте, распишитесь – и так, мне показалось, целый день до вечера. Я чувствовал себя малышом, которому родители только что подарили суперский игрушечный грузовик, вынужденным после этого таскаться за предками по бесконечным лестницам, эскалаторам и станциям метро с одной-единственной мыслью – добраться наконец до дома и вскрыть запечатанную цветную коробку, рисунки на которой издеваются над невинным пацаном, маня фантастическими возможностями.

Камера. Десяток глаз. Одна свободная койка. Я поздоровался, бросил на нее массивный сверток, окутанный плотным пластиком. Мне его вручили внутри, уже отмытому едва теплым душем, подозреваю, наполовину состоящему из какой-то химии или еще чего похуже – во всяком случае, хмурый мужик, который запускал меня в этот агрегат, совершенно серьезно сказал:

– Если жрать хочешь, не вздумай глотать эту воду!

После чего захлопнул дверь, не дав даже поинтересоваться возможными последствиями.

Меня переодели – свободные штаны и просторная рубаха, шлепанцы, напомнившие мне кроксы из моего времени, и больше ничего – даже носков не дали. Пока я озадаченно рассматривал тут же выданный мне тяжелый большой сверток пластика, охранник буркнул в спину:

– Даже не пыжься! Никаких сервов. Привыкай к тишине! – Он хихикнул и зачем-то добавил: – Матросской.

«Да мне по хрену!» – хотелось ответить, но я промолчал. Мне хотелось в камеру – туда, где меня не будут