Я должен был уехать из Москвы и поселиться в Калуге и два года не виделся с Чеховым 10. За это время здоровье его сильно пошатнулось, и в конце декабря 1902 г. он писал:

«Калуга, вероятно, скучнейший из всех русских городов, но все же это лучше Крыма и Ялты, и потому позвольте позавидовать вам. Я целый месяц был нездоров, шла кровь горлом, ослабел. Теперь, по-видимому, дело пошло на поправку»и.

В конце прошлого года 12 я виделся с Антоном Павловичем в послед­ний раз.

Я нашел, что он сильно постарел и как-то осунулся.

Как вы себя чувствуете? — спросил я.

Скверно. Надо скорее бежать за границу, а денег совсем нет. От марк- совских 75 тысяч осталось одно неприятное воспоминание... Да, вы были когда-то правы: надо было самому издавать сочинения... Но разве я мог предполагать, что протяну еще пять лет?.. Тогда 75 тысяч казались мне неисчерпаемым богатством... Теперь, если бы не гонорар за пьесы, мне совсем нечего было бы есть!.. А, знаете, меня считают богатейшим чело­веком; вот, сегодня я получил два письма: в одном просят у меня взаймы 500 р., в другом — 750. Не правда ли, злая ирония? ...Я никогда ни од­ного письма не оставлял без ответа, но на эти не отвечу; не то, чтобы мне было стыдно сознаться в своей бедности, а я уверен, что этой бедности не поверят!..

Чехов говорил, сидя на диване и сложив руки на коленях (его люби­мая поза во время беседы).

«Вишневый сад» тоже меня не радует,— продолжал он с грустью в голосе,— Не могу разобраться: или пьеса никуда не годится, или арти­сты меня не понимают, или, наконец, они утомились после «Юлия Цезаря» и не могут сосредоточиться. Так, как идет у них пьеса теперь, «Вишневый сад» ставить нельзя.

Антон Павлович часто останавливался на полуслове, задумывался, и хотя прекрасная, одному ему свойственная улыбка изредка озаряла его лицо, но это была уже грустная улыбка, которая быстро исчезала, и на смену ей между бровями появлялась новая складка, указывавшая на то, что этот человек или сильно страдает, или думает о чем-нибудь очень важном...

Это последнее свидание произвело на меня тяжелое впечатление.

Замечательные черты в характере Чехова были: редкая для нашего черствого во всех отношениях времени — доброта и скромность.

Вот уж, правда, человек, который исключительно жил для других.

Студентом он бегал по урокам, писал рассказы, сам платил за право слушания лекций и еще помогал своим родным. И затем, когда его талант был уже признан, он опять-таки все отдавал своим близким, а на себя тратил гроши.

Чехов очень любил свое Мелихово, но там от несчастного случая (ка­жется, понесли лошади) скончался его отец 13. Матери и самому Антону Павловичу было очень грустно оставаться в имении. Мелихово продали. Здоровье Чехова становилось все хуже и хуже. Как раз в это время был заключен договор с Марксом, у Чехова появились деньги: он купил дачу в Крыму.

Произведенный в генералы от литературы, Антон Павлович до самой •смерти оставался милым, симпатичным добряком: не было ни одного начи­нающего литератора или журналиста, которому он не помог. Он снабжал их рекомендательными письмами, хлопотал за них у редакторов и изда­телей, и, когда произведение было напечатано, он ликовал.

Обладая идеально добрым сердцем, Чехов всегда находил доброе сердце и у своего ближнего.

Рекомендуя начинающего, он неизменно писал:

«...Это очень хороший и добрый человек...»

Отказывая себе подчас даже в необходимом, Антон Павлович не торо­пился написать какой-нибудь рассказ и послать его в любую редакцию, хотя отлично знал, что все, что бы он ни написал, будет тотчас напечатано.

Замечательно и бескорыстие Антона Павловича. Чеховский рассказ, напечатанный в «Ежемесячных литературных приложениях к „Ниве"», оплачивался по 1000 руб. за печатный лист. Тем не менее, он отдавал свои произведения и в другие издания, потому что он считал своим дол­гом выполнить обязательство перед подписчиками: его имя стояло в числе сотрудников, следовательно, в течение года он должен был что-нибудь написать. И последний его рассказ по этим соображениям был напечатан в «Журнале для всех», где ему платили не 1000, а 500 рублей. А лишние 500руб., ах, как они были нужны Антону Павловичу!..

Вспоминаю и такой случай.

К Чехову приехал при мне редактор молодого журнала.

Антон Павлович, спасите: журнал погибает, денег нет.

Я сам погибаю, у меня тоже денег нет,— отвечает Чехов.

Ради бога, дайте мне маленький рассказ. Он спасет мой журнал.

Антон Павлович задумался.

Гм!.. У меня готов рассказ, но я уже его обещал... Впрочем, возь­мите...

Господи!.. Антон Павлович!..— радостно воскликнул редактор.— Спасибо, от души спасибо!..

Не за что, не за что... Буду очень рад, если, действительно, помогу вам.

А ваши условия?

От этого увольте. Что можете — заплатите. Если денег у вас сей­час нет, подожду.

250?..— нерешительно проговорил редактор.

За глаза довольно.

Вот-с, извольте.

Когда редактор, рассыпавшийся в благодарностях, ушел, я не мог удержаться и сказал:

Это бог знает, что такое!.. Вам дорога каждая копейка, вы хотели послать рассказ Марксу и вместо тысячи берете 250 рублей.

Ну, полно!..— проговорил Чехов.— Разве вы не слышали, что у него дела плохи. Не погибать же нам вместе...

Я поклонился могиле моего дорогого, незабвенного учителя, и здесь, на кладбище, мне вспомнились его слова:

...«здесь его колыбель, где нет жизни, нет и нет, но в каждом темном тополе, в каждой могиле чувствуется присутствие тайны, обещающей жизнь тихую, прекрасную, вечную. От плит и увядших цветов, вместе с осенним запахом листьев, веет прощением, печалью и покоем» 14.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Здесь Яковлев ошибается в инициалах. Имеется в виду Елена Михайловна Шав- рова (1874—1937), беллетристка, готовившаяся к сценической карьере, занималась в музыкально-драматическом училище Московского общества литературы и искусства.

2 Яковлев был участником Московского кружка любителей драматического ис­кусства. В конце февраля 1897 г. кружок выезжал в Серпухов для постановки спектакля в пользу местной земской школы, попечителем которой состоял Чехов. Были поставле­ны комедия Гнедича «Брак» и одноактная пьеса Бибикова «Приличия». Инициатором спектакля был Чехов.

8 Письмо это написано не в феврале, а в марте, не ранее 25-го, когда Чехов лег в клинику Остроумова.

Яковлев навестил больного Чехова в клинике проф. Остроумова в тот же день* когда у Чехова был JI. Н. Толстой. Это было 28 марта 1897 г.

Под инициалами А. С. здесь скрывается сам Яковлев,