Но именно это трогательное «делись со мной…» может свести в могилу. Оно свидетельствует о том, что «купи шубу», «давай возьмём кредит и купим квартиру» – этого уже мало. Нужно влезть в мысли, в душу, затмить тебя собой. И рулить.

Ты убежал от того, что казалось тебе нечестным. И прибился к берегу откровенности, к берегу, о который твой корабль может разбиться вдребезги.

Попробуй скажи ей, такой честной и откровенной, о том, что тебя раздражают высказывания о твоём сыне, который «вырастет и всё поймёт», о том, что мир её представлений о жизни тебя не устраивает, даже самое простое скажи, что глубоко любимая ею Нюша поёт пошлость, а восхищаться ею – это сверхпошлость, что ты услышишь в ответ?

Я самодостаточна, я всё сделала сама, я самая крутая. Не учи меня жить. Я, я, я…

Ты попробовал сказать это раз и два и понял, что не имеешь права говорить это на её территории, не уполномочен, мать вашу фашистскую, сиди, не рыпайся.

Ты понял, что попал. Тебя сослали – нормальное положение для взбунтовавшегося донского казака. Сослали за Урал. Причём не принудительно. Предложили, и ты поехал. А сын твой остался на другой стороне Земли.

И вот ты сидишь и притираешься. А как притираться без вранья? Враньё – хорошая смазка. Враньё – хваткий раствор для целостности семьи.

Он слушает меня внимательно, смотрит строго. Я не большой знаток церковных церемоний, и всё же мне известно, что после службы к нему подходят и исповедуются.

В мои планы это не входило. Ноги просто сами это сделали. До сих пор не пойму, почему? Взял кто-то за руку будто и подвёл. Я ведь просто зашёл сюда поставить свечки, написать записки и купить чётки. Мне иногда нравится перебирать чётки. Перебирать их и читать про себя молитвы. Не так-то много я знаю этих молитв, я грешник, видимо. Осознаю это, хотя в религиозном плане обыватель и попутчик. Вспоминаю о Боге, когда плохо. Так же, как и вы.

Церковь я не очень-то жаловал. Вы, видимо, тоже?

Погрязла в золоте и деньгах, практически вросла в государство, мощная, огромная секта. И нечего с ней иметь дело. Исповедуем православный протестантизм. Поститься – не постимся, а на Пасху нажираемся в хлам. Бог у нас в душе, Бог – это личное.

Вадим изменил моё отношение. Я не стал от этого отчаянным богомольцем, соблюдающим все посты и регулярно посещающим церковь. Всё как всегда, от случая к случаю. Крестик стал носить, это да. Но он у меня как оберег, камушки в нём какие-то, с Афона привезён этот крестик.

С Вадимом я познакомился, когда работал в Конторе. Тихий такой, спокойный парень. Оказалось, что он окончил православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет.

– Ну, и какой из меня грешник? – спорил я с ним. – Я убил кого-то? Нет. Украл у кого-то? Нет. Изнасиловал?

– Ты всё статьи Уголовного кодекса перечисляешь, – говорил он с улыбкой мудрого старца, не хватало только оборота «сын мой», – а ведь грехи разные бывают. То же самоубийство. То же уныние. И то и другое – страшный грех.

– Какие же это грехи? Человек себе боль причиняет, себя жизни лишает.

– Бог человеку жизнь подарил. А он ему её возвращает, не нужна, мол, бери. Или же не доволен ею, хотя радоваться должен.

А чему тут радоваться, мать их?

…К попу я подошёл неуверенно. Говорить начал сбивчиво, а потом понесло. Такая, мол, ситуация. Развёлся, уехал, сыну сделал нехорошо. Жене бывшей, видимо, тоже. И вот сейчас никак не могу отношения с настоящей женой наладить, да и с дочерью её тоже как-то нехорошо. Не понимаем друг друга, буря в душе. И уныние. Как быть? Как успокоиться?

– Возвращайся к первой жене, – сказал священник.

Если бы он ударил меня кадилом или ещё чем-нибудь ритуальным по голове, я бы удивился меньше.

– Как же я к ней вернусь? Она же ненавидит меня.

– Простит.

– Простит? Она не любит меня. И давно уже не любит.

– Любовь – это дело такое, – неопределённо пошевелил пальцами поп, – первая жена – она Богом дана, понимаешь?

– Так мы же не венчаны с ней…

– Ну и что? Когда Иисус фарисеев встретил…

И он что-то сказал о том, что фарисеям поведал Иисус. Или что Иисусу сказали фарисеи…

Странно всё это, подумал я. Это же вторая моя исповедь. Когда у нас с Лерой всё хорошо было, прошлым летом, мы заехали в одну деревенскую церковь, узнать, что нужно для того, чтобы обвенчаться. Павлик, мой двоюродный брат, говорил мне – предложи ей обвенчаться. Лера сказала, что не против, и мы заехали в эту церковь.

Я исповедовался. Священник, молодой, смешливый, вздохнул и молвил:

– Что сделано, то сделано.

И отпустил грехи рабу Божьему Андрею.

Этот тоже отпустил. Но сказал: возвращайся, наводи мосты, уходи от этой женщины.

На выходе я взглянул на храм и перекрестился. Большой, жёлтого цвета, он похож на церковь, где венчались Пушкин и Гончарова. Тот, в деревне, тоже был похож. Два священника, один добр, другой суров. Добрый уже и обвенчать готов, суровый мой нынешний союз осуждает. Но тот, который суровей, казался вроде как мудрее. Я не представляю, как могу вернуться к бывшей жене, но представляю, как могу уйти от нынешней.

Спускаюсь по ступенькам и иду к остановке, пронизываемый беспощадными уральскими ветрами. Каша в голове не просто лежит, она бродит.

Завтра я буду в Москве.

Ненавижу заведения, стилизованные под совок. Фальшь. Все эти гербы, красные стяги на стенах, патефоны, фото целующихся партийных вождей. Попытки погрузить людей в атмосферу прошлого меня смешат. Я могу ошибаться, конечно, но кто-то говорил мне, что в первые дни открытия пивного бара «Жигули» на Новом Арбате обстановочку пытались не то чтобы реанимировать, но усугубить. Раздача, пивные кружки «а-ля советик», солонки, всё это «усиливалось» уборщицами, которые регулярно тёрли пол и, внятно артикулируя, хамили посетителям.

В заведении, где мы стоим, именно стоим – не сидим, ничего не нужно добавлять искусственно. Здесь всё как было в советские годы, так и осталось. Стоячки, раковина и раздача. Чебуречная «Дружба». Приготовленные чебуреки загружают в алюминевый таз и выставляют на раздачу. Уборщицы протирают столы и дефилируют с тележками. В тележки они загружают объедки и использованную посуду. Единственное отличие от совка – посуда здесь пластмассовая.

Кто мне порекомендовал эту чебуречную, не помню, вылетело из головы напрочь, остались лишь слова.

– Там такие офигенные чебуреки, – говорил мне этот «кто-то», – бульон из них можно выливать в отдельный стакан. И запивать им водку!

Я открыл для себя другие плюсы. Несмотря на грозное предупреждение: со своим, мол, нельзя, оказывается, можно. Приносишь с собой и пьёшь. А рядом иногда функционирует рынок. На рынке можно купить солёные огурцы.