В мрачных тонах она описала все обстоятельства сестре и завершила письмо такими словами:

Я, признаться, не знаю, что делать. Но все же надеюсь, что и это как-то обойдется. Ничего уже не поделаешь. Но только предупреждаю: все это до тех пор, пока Поллианна не взялась меня поучать. Если только она возьмется, я тут же отправлю ее к тебе, и моя совесть будет чиста.

Делла прочла это письмо вслух всему санаторию и в конце от души расхохоталась.

«Она все еще ни разу не взялась проповедовать, — довольная, размышляла про себя Делла Уэтербай, — золотое ты сердце! А тебе, сестричка, придется распоряжаться на двух елках. И твой дом, еще недавно мрачный, как склеп, будет сиять багряными и зелеными огнями на всю Федеративную авеню! И до сих пор еще Поллианна воздерживается от поучений!»

Вечер удался на славу. Даже миссис Кэрью должна была с этим согласиться. Джейми в своей коляске, Джерри со своей дикой, но по-своему выразительной манерой общения, Сейди Дин (так звали маленькую продавщицу бантов), соперничая друг с другом, старались во что бы то ни стало развлечь и развеселить других, более робких и застенчивых гостей. Сейди, ко всеобщему и своему собственному удивлению, проявила настоящий талант ко всякого рода увлекательным играм, многим из которых она же и научила компанию. И вот эти игры Сейди, истории Джейми и незлобивые прибаутки Джерри веселили общество до самого ужина. Гости расходились довольные, нагруженные снятыми с елки гостинцами.

Правда, Джейми (который вместе с Джерри уезжал с елки последним) иногда задумчиво оглядывал все, что окружало его в доме, но никто этого не заметил, кроме, может быть, миссис Кэрью, которая, говоря ему «доброй ночи», добавила каким-то даже смущенно-виноватым тоном:

— Ну, Джейми, ты не передумал?

Мальчик опустил глаза. Лихорадочный румянец проступил у него на щеках. Потом, посмотрев в глаза хозяйке дома, он тихо покачал головой:

— Если бы всегда было так, как сегодня, я бы остался. Я даже подумал, что, если вы предложите, я останусь у вас. Но сегодня праздник. А потом пойдут обычные дни, недели, месяцы. И как бы мне потом не пожалеть, что я остался.

Миссис Кэрью думала, что после этого вечера Поллианна позабудет о девочке из магазина. Но она ошиблась. Утро следующего дня началось как раз с разговора о Сейди.

— Я так рада, что опять на нее наткнулась. Конечно, жаль, что я не отыскала вам вашего Джейми. Но я заметила, что вы полюбили Сейди, и я так этому рада!

Миссис Кэрью в ответ тяжело вздохнула. Эта несокрушимая вера Поллианны в доброту ее сердца и великодушное желание помогать всем и каждому смущала, а порой просто раздражала ее. Но разочаровывать эту девочку она тоже не смела, особенно когда замечала на себе ее счастливый, доверчивый взгляд.

— Но Поллианна! — обратилась она к девочке с чувством, что разрывает какие-то опутывающие ее сети. — Ты же понимаешь, что Сейди никак нельзя сравнивать с Джейми.

— Я понимаю, — отозвалась Поллианна. — И мне, конечно, жаль, что она не Джейми. Но ведь для кого-то и она в своем роде Джейми. Для кого-то она самая любимая, кого никем нельзя заменить. И вот я думаю, что когда вы делаете чужим людям добро, то, наверно, думаете, что и о Джейми, который теперь далеко от вас, тоже заботятся какие-то люди.

Миссис Кэрью вздрогнула и снова проговорила со слезами в голосе:

— Но я хочу моего Джейми.

— Я знаю, — кивнула Поллианна. — В вашем доме пока недостает присутствия ребенка, это любимое выражение мистера Пендлтона, но зато в нем чувствуется рука хозяйки — это тоже его любимое выражение.

— Рука хозяйки?

— Да, теперь у него есть ребенок, но нет еще женщины в доме. Он так и говорит: дом создается присутствием ребенка и женскими руками. Ему одно время хотелось взять меня от тети Полли, но я вместо этого нашла ему Джимми.

— Джимми? — Миссис Кэрью встрепенулась, услышав имя, близкое по звучанию к Джейми.

— Да, Джимми Бин.

— Ах, его фамилия Бин, — вздохнула миссис Кэрью.

— Да, он жил в доме сирот, а потом он оттуда сбежал. Я его нашла, и он говорил мне, что хочет жить в другом доме, где вместо воспитательницы настоящая мама. Я не сумела найти ему маму, но зато я нашла ему мистера Пендлтона, который его усыновил. Так что теперь он стал Джимми Пендлтоном.

— А прежде был Бином.

— Да, был Бином.

— О, господи! — проговорила миссис Кэрью, выслушав историю еще одного мальчика-сироты.

Миссис Кэрью все ближе узнавала Сейди Дин, лучше узнавала она и Джейми. Поллианна просила, чтобы они почаще приходили в дом, и миссис Кэрью, к своему собственному удивлению, не чинила запретов. Открытое сердце Поллианны постоянно ее обезоруживало.

Постепенно миссис Кэрью стала замечать, что она усваивает многие вещи, которых не могла уразуметь прежде, когда сидела запершись в своих покоях и отдавала Мэри распоряжения никого из посторонних не впускать в дом. Она начинала понимать, что значит для молоденькой девушки быть одинокой в большом городе, где надо зарабатывать на пропитание и где никто не позаботится о тебе — разве что те, кто слишком заботлив, потому что чересчур беззаботен.

— Помнишь, тогда, в магазине, ты что-то кричала мне вслед, это касалось помощи девушкам?

Сейди стыдливо опустила голову.

— Я тогда вам нагрубила, простите, — извинилась она.

— Я не в обиде. Объясни мне, что ты имела в виду. Я столько раз думала про эти твои слова.

Девушка помолчала, а потом поведала ей печальную историю одной своей подруги:

— Мы с ней из одного города. Она была красивая и добрая, но у нее был слишком мягкий характер. Мы целый год перебивались вместе, снимали одну комнатку на двоих, ели рыбные палочки и разную мешанину в том самом ресторане. Вечером все что мы могли — это погулять в Общественном саду, сходить в кино, если оказывалась лишняя монетка, но чаще мы просто оставались у себя в комнатке, хотя там и было неуютно. Летом жара, зимой холод, газовая горелка едва теплится и коптит, так что нельзя ни читать, ни шить. А потом у нас над головой одна шальная парочка все время танцевала рок, а внизу мальчишку обучали играть на корнете.[1]Вы когда-нибудь слышали, как детей учат играть на корнете?

— Пожалуй, нет, — пробормотала миссис Кэрью.

— Ну так вы много потеряли, — язвительно вставила Сейди и продолжила свой рассказ: — Иногда, особенно под Рождество или в другие праздники, мы гуляли по вашей авеню и другим большим улицам, выслеживали незашторенные окна и подсматривали, как живут состоятельные люди. Мы были одиноки, и нас все это немножко развлекало: семьи, яркий свет, обеденные столы, играющие дети. Но потом мы от этого еще больше приходили в уныние, потому что для нас это было недостижимо. И совсем уж грустно было смотреть на автомобили, как молодые люди, сидящие там, смеются и болтают друг с другом. Нам тоже хотелось весело проводить время, и вот моя подружка вскоре в самом деле стала развлекаться. И это нас разлучило: она пошла своей дорогой, а я своей. Мне не понравилась ее компания, о чем я сказала ей напрямую. Потом мы два года не виделись, и вот вдруг я получаю от нее записку. Это было буквально только что. Она попала в один из этих домов спасения. Ничего не скажешь, место приятное: мягкие коврики, красивые картинки, цветы, книжки, пианино, уютная комнатка — все, чего можно хотеть. Нарядные богатые дамы возят ее на вечера, на концерты. Она изучает стенографию, и если постарается, то получит хорошее место. Все эти дамы очень добры к ней, и каждая на свой лад пытается помочь, но только она рассказала мне еще кое-что… Она говорила: «Сейди, если бы тогда, когда я была честной, достойной, работящей, привязанной к дому, они сделали для меня хотя бы половину того, что теперь, — я не нуждалась бы сейчас в спасении». И вот у меня все время звучат в голове эти ее слова. Я не против этих домов спасения, они, конечно, вещь нужная. Но лучше бы они предупреждали, а не спасали.