Мажордом продолжал:

— Ласкарис силой обратил в истинную веру весь Макуран, но так как впоследствии Видессос не смог удержать его в составе Империи, они снова ударились в язычество.

Марк внимательно выслушал это, и история ему совсем не понравилась.

Религиозная война была чем-то, о чем он раньше никогда не думал. Если люди Макурана были так же преданы своей вере, как видессиане — Фосу, то кровавые схватки между ними могли продолжаться бесконечно.

Евнух провел его в маленькую круглую комнату. Здесь были только диван, стол, несколько стульев и изображение Фоса на стене. Бумаги на столе были отодвинуты на край, чтобы освободить место для простого глиняного кувшина с вином и тарелки с печеньем.

На диване сидели Император Маврикиос Гаврас, его дочь Алипия и толстый человек, которого Марк видел на обеде в Палате Девятнадцати Диванов, но не успел узнать, кто он такой.

— Позволь твой меч, — начал мажордом, но Маврикиос перебил его:

— О, ты можешь идти, Мизизиос. Он пришел сюда не для того, чтобы убить меня, по крайней мере, пока. Ведь он меня почти не знает. И не стой, как истукан, ожидая, что он упадет предо мной на пол. Это, кажется, против его религии или еще какая-то глупость в том же роде… Иди, ты свободен.

Слегка шокированный, Мизизиос исчез. Как только он ушел, Император махнул рукой недоумевающему Скавру, приглашая его подойти.

— Когда мы одни, а я в хорошем настроении — можешь забыть о церемониях. Сегодня же я в духе, — сказал Гаврас.

Да, это был брат Туризина. Огонь был укрощен, но никогда не потухал окончательно.

— Можешь сказать ему, кто я такой, — произнес пожилой незнакомец. У него было очень некрасивое лицо, белая с подпалинами борода спускалась до пояса. Он был похож одновременно и на ученого, и на целителя, но одежда сразу выдавала в нем жреца: на груди его сиял вышитый золотом и украшенный драгоценными камнями символ Солнца, обведенный голубым кругом.

— Хорошо, — согласился Император, ничуть не задетый фамильярным тоном незнакомца. Было видно, что эти двое знали и любили друг друга уже многие годы. — Чужеземец, этот мешок жира зовется Бальзамоном. Когда я сел на трон, я узнал, что он — Патриарх Видессоса, и был достаточно глуп, чтобы оставить его на этом месте.

— Отец!.. — перебила его Алипия, но в голосе ее не было гнева.

Поклонившись, Марк изучающе посмотрел в лицо Патриарха, думая найти в нем черты той фанатичности, которую он видел в Апсимаре. Но ее не было. Он заметил только мудрость и присутствие чувства юмора. Несмотря на годы, карие глаза священника были все еще ясными и куда более твердыми, чем у большинства более молодых людей.

— Благословляю тебя, мой неверующий друг, — сказал он чистым тенором, дружески, без намека на превосходство. — Садись, я не опасен, это я могу тебе обещать.

Совершенно растерявшись, Марк сел в кресло.

— Тогда к делу, — произнес Гаврас и укоризненно ткнул в римлянина пальцем. — За нападение на посла каганата Казд и нанесение ему большого оскорбления ты лишаешься недельного жалованья. Свидетелями этого приговора пусть станут моя дочь Алипия и Патриарх Бальзамон.

Трибун кивнул. Лицо его было неподвижно: он ожидал чего-нибудь в этом роде. Палец Императора опустился, и на его лице появилась улыбка.

— Ну, а теперь я хочу сказать тебе вот что: молодец! Вчера мой брат ворвался сюда, разбудил меня и показал мне каждый удар, каждую подробность боя. Вулгхаш намеренно отправил сюда Авшара — это было рассчитанное оскорбление, и я не очень опечален, что шутка вышла ему боком. — Он вдруг стал серьезен. — Казд — это болезнь, а не нация, и я хочу стереть ее с лица земли. Видессос и то, что когда-то было Макураном, всегда воевали между собой. Они — чтобы установить контроль над морями, а мы — чтобы заполучить их богатые речные долины, караванные пути, их знаменитые рудники, а также для того, чтобы быть ближе к нашим союзникам, отличным солдатам из Васпуракана. В течение столетий удача, я бы сказал, делилась поровну.

Слушая Императора, Скавр грыз печенье. Печенье было очень вкусное, с орешками и изюмом, и недурно шло под вино со специями. Трибун постарался забыть прокисшую дрянь, которую пил перед этим в трущобах города.

— Однако сорок лет назад, — продолжал Император, — казды из степей Шаумкиила сожгли Машиз и завоевали весь Макуран от васпураканских границ до Империи. Они кровожадны, они любят убивать. Они забирают все, что могут унести их кони, а что им не по зубам — разрушают. Эти кочевники предают огню поля и деревни. Наши крестьяне гибнут или бегут, а от них Империя получает основную часть налогов. Наши западные города голодают, потому что некому их кормить.

— Но хуже всего то, что казды поклоняются Скотосу, — вставил Бальзамон.

Марк на это ничего не ответил, и Патриарх поднял брови, усмехаясь.

— Ты, вероятно, подумал, что от меня и не дождешься иных слов? Что я буду обращать тебя в свою веру? Ты, должно быть, уже видел немало жрецов, не слишком-то мягких с неверующими?

Марк пожал плечами, не желая высказываться откровенно. Он подозревал, что Патриарх играет с ним в какую-то игру, и было неприятно сознавать, что Бальзамон в этой игре намного искуснее. В ответ на ничего не значащий жест трибуна Патриарх рассмеялся. У него был хороший, заразительный, добрый смех.

— Маврикиос, да он придворный, а не солдат! — Смеющиеся глаза жреца снова обратились к римлянину. — Боюсь, что я не совсем обычный священнослужитель. Было время, когда макуране воздавали почести своим Четырем Пророкам, чьи имена я уже позабыл. Думаю, что их вера была ложной и глупой, но не считаю, что они были прокляты и что мы не могли иметь с ними дела. Теперь же казды поклоняются своему злому божеству, расчленяя пленников и принося их в жертву демонам, пожирающим тела убитых. Вот это дьявольское отродье, которое должно быть уничтожено.

Если что-то и убедило Марка в правоте слов Бальзамона, то это глубокое сожаление, звучавшее в его голосе… и воспоминание о леденящем смехе Авшара, о его жутком бормотании, когда князь-колдун произносил заклинание.

— И я их уничтожу, — вмешался Маврикиос Гаврас. Он возбужденно постучал кулаком по колену. — В первые два года моего правления я только удерживал их в прежних границах. В прошлом году по ряду причин, — тут Император так помрачнел, что Марк не осмелился спросить о деталях, — я не мог выступить в поход. Мы много на этом потеряли. Но в этом году, с благословения Фоса, я сумею набрать достаточно солдат, чтобы раздавить Казд раз и навсегда. В твоем появлении здесь, мой гордый друг из другого мира, я вижу доброе предзнаменование.

Он остановился, ожидая ответа римлянина. Скавр вспомнил свою первую встречу с Императором и снова подумал, что лучше сказать ему правду.

— Я думаю, — осторожно начал он, — что правильнее всего было бы восстановить ополчение, которое вы когда-то имели, чем тратить деньги на иностранных солдат.