— Только и надо, — сказал он, — что привязать лодку, выгрузить из нее вещи и вернуться сюда пешком.

— Вдоль вала над газопроводом? — спросил Под.

Спиллер кинул на него удивленный взгляд, острый и вместе с тем затаенный.

— Можно и так, — коротко сказал он.

— Половинка мыльницы… — изумленно бормотала Хомили, стараясь представить ее в своем воображении. — Надеюсь, с девочкой ничего не случится.

— Ясное дело, ничего, — сказал Спиллер, — на воде запахи не держатся.

— А почему ты не остался в лодке, — спросил Под, — и не поплыл с ней вместе?

У Спиллера сделался смущенный вид. Он потер темную руку о зад меховых штанов, нахмурился, поглядел на потолок.

— Там не было места для двоих, — наконец сказал он, — рядом с грузом.

— Ты мог вывалить груз, — сказал Под. Спиллер еще сильнее нахмурился, словно этот разговор ему надоел.

— Может быть, — сказал он.

— Я хочу сказать, — настаивал Под, — что ты ведь остался на виду, без всякого прикрытия, верно? Что по сравнению с этим какой-то груз?

— Так… — сказал Спиллер и в замешательстве добавил: — Она мелкая… вы не видели ее (речь шла о его лодке), там для двоих нет места.

— О, Под!.. — вскричала вдруг Хомили.

— Что еще? — спросил Под.

— Этот мальчик, — продолжала Хомили звенящим от волнения голосом, — этот… ну, что там говорить, вот он стоит перед тобой! — и она протянула руку к Спиллеру.

Под взглянул на него. Да, спору нет, тот действительно стоял перед ним, красный от смущения и неописуемо грязный.

— Он спас ей жизнь, — продолжала Хомили, голос ее дрожал от благодарности, — ценой собственной жизни!

— Ценой? Ну нет, — возразил, немного помедлив, Под и задумчиво поглядел на Спиллера. — Я хочу сказать — он ведь здесь, не так ли? — И резонно добавил, хотя похоже было, что это только сейчас, как ни странно, пришло ему в голову: — А Арриэтты нет.

— Нет — так будет, — сказала Хомили уверенно, — вот увидишь. Все будет в порядке. Этот мальчик — герой! И шляпная булавка к его услугам.

Вспомнив внезапно свои обязанности хозяйки, Хомили принялась хлопотать вокруг него.

— Садись, Спиллер, — радушно пригласила она, — и отдохни. От ручья сюда немалый путь. Чем тебя угостить? Хочешь половинку ягоды шиповника с какой-нибудь начинкой? Ничего особенного я тебе предложить не могу, — продолжала она со, смущенным смехом, — мы здесь люди новые, сам знаешь…

Спиллер сунул грязную руку в глубокий карман.

— У меня есть вот это, — сказал он и кинул на «стол» (кусок сланца) что-то большое и тяжелое.

Ударившись о поверхность, оно подпрыгнуло, и во все стороны брызнул сок. Хомили подошла поближе и с любопытством наклонилась к столу..

— Что это? — спросила она, не веря своим глазам. Но, спрашивая, она уже знала ответ: ее ноздрей достиг запах мяса — мяса с душком, но, ах, какой он был аппетитный! — и на какой-то мимолетный чудесный миг она чуть не потеряла сознание. Это была жареная нога…

— Мясо, — сказал Спиллер.

— Чье мясо? — спросил Под. У него тоже остекленели глаза. Сидеть на одних ягодах шиповника и боярышника, возможно, и полезно для здоровья, но живот при этом подводит.

— Ой, не говори, — запротестовала Хомили и зажала уши руками. А когда они обернулись к ней с удивленным видом, она нетерпеливо, хотя и смущенно, добавила: — Давайте просто съедим его.

Они накинулись на мясо, отрезая кусок за куском обломком бритвы. Спиллер удивленно глядел на них: он был по горло сыт мясной пищей, ведь он ел ее каждый день.

— Надо оставить кусочек Арриэтте, — не переставала повторять Хомили. Время от времени она вспоминала о хороших манерах и уговаривала Спиллера тоже поесть.

Под, горя любопытством, пытался выведать, чье это мясо.

— Для полевки эта нога велика, — говорил он, задумчиво жуя, — а для кролика, наоборот, мала. Горностаев не едят… должно быть, это какая-то птица. Да, конечно.

А Хомили тут же вскрикивала страдальчески:

— Под, пожалуйста!.. — И смущенно оборачивалась к Спиллеру: — Я хочу знать лишь одно — как Спиллер готовит. Мясо удивительно вкусное, зажарено в самую пору.

Но из Спиллера нелегко было что-нибудь вытянуть. Лишь один раз он проронил, что «совсем нетрудно» готовить мясо (повергнув этим Хомили в полное изумление: как может быть «нетрудно» приготовить мясо в этой пустыне, где нет ни печи, ни дров, ни угля?). Не говоря уже о естественном чувстве благодарности, она с каждой минутой испытывала к Спиллеру все большую симпатию (ей казалось, что он понравился ей с первого взгляда) и все больше расхваливала его.

Арриэтта вернулась, когда они подошли к середине пиршества. Пробравшись сквозь густую завесу листьев, она сделала несколько неверных шагов, покачнулась и вдруг села на пол.

Хомили страшно обеспокоилась:

— Что с тобой, Арриэтта? Что случилось? Ты ранена?

Арриэтта качнула головой.

— Меня укачало, — еле слышно проговорила она, — у меня так кружится голова…

Она с упреком взглянула на Спиллера.

— Ты запустил лодку волчком, — сказала она, — лодка кружилась, кружилась, кружилась, кружилась, кружилась, кружилась…

— Хватит, Арриэтта, — прервала ее Хомили, — или у нас у всех тоже голова закружится. У Спиллера золотое сердце. Ты должна быть ему благодарна. Он отдал свою жизнь за твою…

— Да не отдал он своей жизни, — снова вмешался Под, — ведь он жив.

Под начинал сердиться. Но Хомили и внимания не обратила:

— А потом пришел сюда, к нам, сказать, что с тобой все в порядке, и мешки принес. Тебе следует поблагодарить его.

— Спасибо, Спиллер, — вежливо вымолвила Арриэтта, но голос ее звучал тускло.

— Ну, а теперь вставай, — сказала Хомили. — Вот и умница. Садись за стол, у тебя с завтрака маковой росинки во рту не было — потому у тебя и кружилась голова. Мы оставили тебе хороший кусочек мяса…

— Чего? — изумленно спросила Арриэтта. Она не верила своим ушам.

— Мяса, — твердо проговорила Хомили, не глядя на нее.

Арриэтта вскочила на ноги и, подбежав к столу, тупо уставилась на аккуратные коричневые ломти.

— Но я думала, что мы — вегетарианцы…

Спустя секунду она подняла глаза на Спиллера, в них был вопрос.

— Это не?.. — начала она подозрительно.

Спиллер отрицательно затряс головой. Этот энергичный ответ рассеял ее дурные предчувствия.

— Не будем задавать вопросов, — сказала Хомили и крепко сжала губы. — Решим это раз и навсегда. Будем считать, что это перепало нам от цыган и не станем вдаваться в подробности.