– Значит, это твой камень? – обрадовалась Регина. – Тогда я, когда будем уезжать отсюда, сниму одну подвесочку, чтобы ты носил ее постоянно. А вообще мне уже хочется побыть здесь подольше.

И она обвила руками шею мужа, увлекая его к шкурам леопарда.

Их не тревожил никто. Верещагин не привык спать днем, а тут словно провалился в небытие.

Поначалу он понимал, где находится, знал, что лежит под балдахином, а за окном пальмы, сквозь которые просвечивает холмистый голубой горизонт. Потом посмотрел на спящую рядом жену и услышал, как та с кем-то беседует во сне, посмеиваясь. Прислушался, удивляясь тому, что Регина разговаривает на узбекском.

– Нет, нет, нет, – доказывала кому-то она, – в бутылках живут не только джины, но и тоники. А также коньяки и виски. А еще я видела одного сидящего в бутылке «Бейлиса».

Алексей осторожно вытащил из-под ее головы свою руку и встал с ложа. Затем вышел из спальни, ожидая увидеть тигровую шкуру и китайские столики с миниатюрами, вдруг обнаружил, что стоит босиком на выжженной солнцем траве. Обернулся, но дверей комнаты позади не было – там стоял лишь уродливый дощатый сарай, внутри которого лежали люди. Огромный белый шар слепил глаза, солнце выжигало бескрайнюю равнину, поросшую высокой травой, среди которой белели проплешины сверкающих кристаллов песка.

Мимо прошел человек в стеганом халате и тюбетейке, за спиной его, опущенный стволом вниз, болтался «АК-47». Через минуту, появившись как бы ниоткуда, прошагал еще один мужчина с автоматом. И оба словно не замечали Алексея.

Пробежала лохматая черно-белая азиатская овчарка с купированным хвостом. Верещагин протянул руку, чтобы погладить ее, и увидел, что его кожа покрыта толстым слоем грязи и пыли. Собака лизнула ладонь и снова убежала в тень. Алексей еще раз обернулся на сарай – из барачного мрака выходили изможденные мужчины и женщины. Они двигались, как тени, как люди, которых не только не должно быть, а как те, кого уже нет, – как зомби, коих не бывает в действительности. Ему вдруг стало страшно. Невероятно страшно от того, что пришло понимание: теперь это единственный мир, где он вынужден будет существовать до конца своих дней – не будет ни родного города, ни комфортной квартиры, ни родителей, ни жены, не будет никого, кого он любил и кто любил его. Теперь он, Лешка Верещагин, такая же тень, одна из тех, что сейчас проходят мимо него, мимо ускользающего куда-то времени, проходят молча и скорбно, чтобы растаять в сумраке равнодушного чужого измерения…

Алексей вздрогнул в ужасе, проснулся и увидел вечер за окном. Не сразу сообразил, где находится, попытался вытащить из-под головы Регины затекшую руку. Это удалось с трудом. Он поднялся и ощутил холодное дыхание кондиционера на своей спине. Наклонился, хотел поцеловать обнаженную грудь Регины… но замер. А потом просто прикрыл ее тело мягкой шкурой леопарда.

Спустившись на первый этаж, Верещагин пересек холл с потолком-небом, пошагал на террасу, потом по ступеням сошел на землю и направился без всякой цели по дорожке, выложенной звездчатой брусчаткой и окруженной пальмами. Горели фонари, пахло жареным мясом, где-то крикнул павлин, а женский голос шепнул в темноте: «Через полчаса заканчиваем накрывать». Алексей обогнул дом и увидел ровную гладь бассейна с изумрудной водой, подсвеченной снизу. Бассейн был неправильной формы, с островком посередине. На островке росли две пальмы и несколько кустов роз, усыпанных крупными белыми цветами. Там же был накрыт стол – у стола не было ножек, столешница стояла прямо на земле, а вокруг нее расстилались ковры с накиданными сверху подушками. На островок вел узкий выгнутый мостик, и по нему грациозно скользила тоненькая девушка с подносом, на котором горой были навалены гроздья крупного винограда.

Ужинали втроем: хозяин дома, Алексей и Регина – Али срочно убыл по делам Бачиева. Сидели на островке посреди бассейна, а на берегу музыканты бренчали на национальных инструментах, и четыре босые девушки танцевали под это бренчание нескончаемый танец. Девушки были в полупрозрачных шароварах и коротеньких блузках, открывающих талию и верхнюю часть бедер. Лица у всех были прикрыты коротенькой, похожей на вуальку, паранджой. Среди них была и та, на которую обратил внимание Верещагин, когда она несла блюдо с виноградом.

– Я рад, что вы приехали, – в очередной раз повторил Бачиев. – Мне как раз вчера сообщили, что мои квоты на экспорт могут быть увеличены. Я контролирую почти десятую часть производства хлопка в стране и рассчитываю на такой же объем экспорта. До сих пор Европа не была готова к подобному товарообороту. В прошлом году мы поставили больше, чем они могли принять, но меньше, чем хотели отправить сами. Теперь ситуация изменилась. Наши партнеры в Европе получили хорошую прибыль, а потому предложили мне поставить столько, сколько у меня получится. По этому вопросу я должен быть в Ташкенте. Пустым обещаниям у нас никто не верит, а все знают, что я всегда был человеком слова: не обещал, но делал. Однако сейчас речь идет об очень больших суммах. Если что-то случится со мной, то спросить будет не с кого… Потому я повезу с собой не слова, а то, чего от меня ждут.

– Деньги? – спросила Регина.

Бачиев усмехнулся.

– Прекрасные женщины не должны знать таких слов. Когда женщина вспоминает о деньгах, она теряет обаяние. Все на земле имеет свою цену. Бесценно только то, что не выставляется на продажу. Нельзя, например, купить друга.

Бачиев обернулся и посмотрел на танцующих девушек.

– Купить друга нельзя, но продают друзей часто, – заметил Верещагин.

Маджид Нариманович кивнул и перешел на узбекский:

– Я не веду деловых бесед при женщинах, а поговорить надо.

– Моя жена не понимает узбекский.

– И все же. Можно остаться наедине или подождать ночи.

Верещагин догадался: если Бачиев так настаивает, то разговор действительно важен для него. Скорее всего, Маджид Нариманович собирается выехать еще до рассвета.

Алексей повернулся к Регине и попросил:

– Ты не могла бы нас оставить на час?

Он увидел, как изменилось выражение лица жены, и понял – так просто та не уйдет. Повторять свою просьбу при Бачиеве дважды не хотелось, поэтому Верещагин не стал дожидаться ее возражений и продолжил негромко:

– Но если ты хочешь остаться здесь и слушать музыку, то тогда уйдем мы. – Подхватив гроздь винограда, Регина поднялась.

– Я видела здесь маленький кинозал, – сказала она, – пожалуй, пойду туда.

– Скажите кому-нибудь о своих пожеланиях, и вам поставят любой фильм, – кивнул Бачиев.

Регина двинулась к мостику. Маджид Нариманович, глядя ей вслед, произнес:

– В мои студенческие времена у нас очень популярны были индийские фильмы, а индийская музыка доносилась из каждого окна. Однажды я пошел смотреть новый фильм. А жил я тогда очень бедно, даже чтобы в кино пойти, приходилось отказаться от обеда. И вот, когда сеанс закончился, выхожу из зала и вдруг вижу девушку, которая только что была на экране. Я чуть с ума не сошел! А мимо идут люди, многие плачут, потому что фильм оказался очень грустный, и никто не замечает, что героиня – вот тут, среди зрителей. Восхищенный, я пошел за ней. Она обернулась раз, другой, потом вдруг побежала, потому что улица была темной и на ней никого не было. Я подумал: нет, счастья мне не видать. Но все равно шел вперед, пока не увидел, что та девушка стоит в темноте, спрятавшись за тополем. Я не стал подходить близко, замер на месте и заговорил о своей внезапно вспыхнувшей любви. Мол, для меня увидеть ее один раз – счастье уже на всю жизнь, и когда буду умирать, приползу к этому тополю и поцелую его, потому что ствола касались ее ладони… Потом развернулся и двинулся прочь. А она крикнула: «Не уходи!» Подошла ко мне и сказала, что ее зовут Алтынгуль. Так я познакомился с будущей женой. Но тогда я еще не знал этого. Просто, увидев ее и не надеясь ни на что, шел за своим убегающим счастьем, пока оно не повернулось ко мне своим прекрасным лицом. Я всю жизнь так и делал – шел к цели и ничего не боялся…