– Вероятнее всего, да. Но точными данными я не располагаю. Ведь уголовного дела по факту смерти Ирины Бантышевой заведено не было. Желтухин, обнаружив труп жены своего друга, первым делом вызвал врача, который и констатировал смерть.

– Какого еще врача? Участкового?

– Не могу сказать. Но почему вас так заинтересовала смерть этой женщины? – спросил ее Марк.

– Да потому, что она была очень молода, и вот так нелепо умерла… Я не знаю всей тонкости подобных дел, не представляю себе, кого надо вызывать в первую очередь в этой ситуации, но я бы вызвала «Скорую помощь» и непременно милицию. Ведь в квартире обнаружен труп! И не столетней старухи, умершей от старости, а, повторяю, молодой, цветущей женщины. Поскольку нас интересует все, что связано с жизнью этой семьи, я считаю необходимым собрать как можно больше подробностей, связанных со смертью Ирины Батышевой: первое – найти господина Желтухина и расспросить, какого врача он приглашал, второе – разыскать этого врача или врачей, третье – найти патологоанатома, который производил вскрытие, если таковое вообще имело место быть… Четвертое – выяснить, не было ли свидетелей, которые могли бы подтвердить факт смерти, я имею в виду тех, кто, помимо Желтухина, опознавал труп, найти людей, которые присутствовали на похоронах этой несчастной женщины…

– Он вызвал Бантышева телеграммой, но они не успели, поэтому ее похоронил Желтухин… – произнес Оливер. – Я тоже считаю, что хорошо бы собрать как можно больше информации об этом трагическом случае.

– Понимаете, эта испанка, которая на самом деле таковой не является, могла отравить Бантышеву, – сказала уверенным голосом Ольга Михайловна. – И это первое, что приходит в голову…

Соловьев, которому Оливер обещал заплатить за работу пятьсот фунтов, записывал что-то себе в блокнот. Марк, с аппетитом уплетая очередной кусок пирога, кивал головой, соглашаясь с каждым из говоривших.

– Теперь их дочь, Катерина. Закончила школу, не очень, надо сказать, хорошо. Смерть матери так подействовала на девочку, что она в этом году решила никуда не поступать, – продолжал докладывать Соловьев. – Об этом я узнал от директора школы, в которой училась Бантышева.

– Надо встретиться с ее подружками и расспросить, что им известно об Исабель, Ирине Бантышевой, попытаться выяснить, были ли знакомы эти женщины, не приходило ли и ей в голову, что ее мать могла убить любовница отца… Катя могла поделиться со своими подружками. Но все это сделать это надо очень аккуратно, – поддержал мысль Ольги Михайловны сам Оливер, который, произнося эти слова, ужасался самому предположению. До приезда в Москву ему и в голову не могло прийти, что Ирину Бантышеву могли попросту отравить…

Оливер понимал, что многие вопросы мог бы задать Кате Питер, но между молодыми людьми совершенно неожиданно завязались такие нежные, романтические отношения, что отравлять их нелепыми вопросами, связанными со смертью матери девочки, казалось недопустимым. Ведь официальная цель поездки, во всяком случае для Питера, сводилась к тому, чтобы уговорить, убедить Катю поехать в Лондон, и Рита в любой момент готова была выслать приглашение. Связи же самого Оливера Пирса в Москве, в посольстве Великобритании, позволили бы ему оформить визу в кратчайшие сроки и даже самому повезти девочку в Англию. Но существовала и другая цель, и Оливер считал, что она куда важнее «официальной»: выяснить, что же такого могло произойти в этой семье трагического, рокового, связанного с судьбой его горячо любимой жены? Он готов был на многое, чтобы только выяснить это. И не ради любопытства, а для того, чтобы прошлое Риты, связанное с Россией и семьей Бантышевых, не представляло собой опасности для Риты сегодняшней и чтобы ее поездка в Москву, равно как и воссоединение с семьей, сделалась возможной хотя бы ради освобождения ее от какого-то внутреннего психологического гнета и дискомфорта. Он понимал, что если бы в прошлом его жены присутствовал элемент преступления, которое она хотела бы от него скрыть, Рита не стала бы вообще упоминать об этом, как не стала бы обращать внимание на смерть сестры… В ее поведении он прочел желание, или даже просьбу, помочь ей распутать что-то очень тяжелое и страшное для нее, поэтому-то она и придумала этот повод: привезти из России свою племянницу, дочку умершей сестры, Катю. Она хотела, чтобы он поехал в Москву и сам узнал все то, что она пыталась от него скрыть, и чтобы, узнав, либо смог простить и пожалеть ее, либо сумел найти тех, кто причинил ей, возможно, страдания, и разобраться во всем…

Но для того чтобы выяснить, каким образом могла быть связана Рита с семьей Бантышевых, он должен был навести справки о самой Рите. О Маргарите Жемчужниковой. Вот этим вопросом он собирался заниматься уже втайне от Ольги Михайловны, которой эта история должна была касаться меньше всего. Для этой милой женщины вполне достаточно будет истории с «похищением» Кати. Тем более что ее посвящение в расследование дела, связанного со смертью Ирины Бантышевой, воспринимается ею как часть «Катиного» дела: должен же Оливер знать все о семье родственницы, которую он собирается поселить в своем доме и, возможно, принять участие в ее дальнейшей жизни. Он и Соловьеву объяснил, что информация, касающаяся личности Маргариты Жемчужниковой, должна содержаться втайне даже от Марка.

Тем временем в жизни Питера произошли крупные перемены. Он влюбился. Сразу, с первого взгляда. Он так много слышал об этой девочке, готовился к встрече, что, когда она впервые появилась в квартире Ольги Михайловны, такая прелестная, веселая и одновременно – слегка напуганная появлением в доме ее знакомой англичан, влюбился сразу. Скованный и робкий от природы мальчик, все свое время проводящий перед компьютером, почти ровесник Кати (Питер был младше ее на один год), он за пару дней так изменился, что Оливер с трудом узнавал сына. Расслабился, успокоился, повеселел и избавился от многих комплексов. Во всяком случае, по поводу своей внешности (Питер всегда переживал, что он слишком худой, высокий, что на нежном его лице время от времени высыпают юношеские прыщи) он теперь не расстраивался. И даже к зеркалу почти не подходил, разве что мыться стал чаще и зубы чистил подолгу. Ольга Михайловна много и вкусно готовила и немного огорчалась, что Питер с Катей почти не бывали дома, а потому многого не успевали даже попробовать: у них была огромная, просто необъятная Москва с теплым метро, морозными улицами, тихими музеями, оглушительными кинотеатрами, сытными ресторанными обедами и ужинами… Питер возвращался «домой», к Ольге Михайловне, где его с нетерпением и волнением поджидал Оливер, всегда очень поздно, на такси (номер машины он всегда достаточно громко, чтобы было слышно водителю, сообщал по телефону), уставший, просто валившийся с ног, и очень счастливый. И потом до самого сна, сидя за столом, сытый («Мы ужинали с Катей…»), и пытаясь съесть то, что ему предлагала Ольга Михайловна, то и дело повторял: «Катя», «Мы с Катей», «Ты знаешь, Катя, она такая»… События разворачивались так стремительно, что Оливер не успевал их осмыслить. Так, однажды ночью Питер приехал и сообщил, что завтра вечером Катя собирается познакомить их с отцом. Есть еще какая-то Лиля, невеста отца, почти жена, она уже и вещи свои потихоньку перевозит… Оливер пытался понять, может, сын что-то напутал: невесту Бантышева звали Исабель, но потом выяснилось, что это совершенно другая женщина, нормальная: «Как говорит Катя, без завихрений, парикмахерша, очень добрая, живет по соседству, дружила с ее мамой, и вообще, она классная, я не против, чтобы она жила с нами…» Оливеру и самому не терпелось взглянуть на этого Бантышева… Но эта встреча должна была состояться вечером. Причем они должны прийти неожиданно: это условие Кати. Ей не хотелось бы, чтобы ужин прошел в официальной обстановке. «У нас дома всегда есть что поесть, я Лиле скажу, она все приготовит, она молодец, на нее можно положиться…» – Она так и сверкала глазищами.