Мы быстро ушли. Мы их торопили, Славко Зорич и я, самые ответственные, поскольку старше их. У Славко в старой югославской армии был чин полковника. «Пора, пора, — говорили мы. — Мы должны пройти границу ночью. Иначе попадем в тюрьму. Все. Может быть, на несколько лет». Пятеро молодых прилипли каждый к своей подружке и о чем-то вполголоса беседовали. Часто прерываясь на хохот. Неохотно, но вся наша группа, человек эдак двадцать-двадцать-пять, все-таки двигалась к набережной Дзаттере, где мы оставили наш катер. Как позднее выяснилось, уже тогда Мома Зеленич сказал Сандре, что он офицер из отряда «тигров» из армии сепаратистской Сербской Республики Книнская Краiна.

Когда мы вышли к складам, то ясно увидели, что рядом с нашим катером стоит полицейский катер… Мы мигом отрезвели все. Во всяком случае, я отрезвел. Что было делать? Тут Сандра сказала умную вещь, о которой мы, люди, прибывшие в мирный город с войны, и не догадывались. Она сказала:

— Вам, ребята («boys» она сказала), придется заплатить штраф, потому что в Венецию частным моторным судам въезд запрещен, так как вибрация волн опасна для мрамора дворцов. Вы что, с луны свалились?

Я сказал, что почти с луны, и спросил Сандру, знает ли она хоть чуть-чуть по-итальянски. Да, сказала она, чуть-чуть знает. Тогда я поделился своей идеей с Зоричем. Пойдем все вместе, как пьяная компания. Но разговаривать с полицией будут Сандра и я, у нее американский паспорт, у меня — французский. Главное — представиться очень пьяными, чтобы они не обыскивали катер и не проверили документы у всей толпы. Зорич сказал, что маловероятно, что полиция займется проверкой документов у 20–25 пьяных субъектов, большинство из которых женщины. Если же они попытаются обыскать катер, тогда придется стрелять. Он сказал эти слова с таким чувством, что было ясно: ему хочется пострелять здесь, в Венеции. И конечно, «тигры», воюющие три года, без труда перестреляют с таким своим опытом ленивых «карабинери».

Женщины снимают напряжение между вооруженными мужчинами. Когда наша толпа, галдя и шумя, бросилась на троих «карабинери», стоящих возле их катера, причаленного у нашего катера, они сразу были деморализованы. Наши женщины на нескольких языках поздравляли, перебивая друг друга, «синьёри карабинери» с Мэри Кристмас и хватали их за руки. Сандра пробилась к старшему (у него был такой «старший» вид и больше всего пуговиц, лычек и полосок знаков отличия) и спросила:

— В чем дело, в чем провинилась наша толпа американцев и французов, приехавшая на праздник в Венецию?

Несколько ошалевший старший «карабинери» сказал то же, что уже сообщила нам Сандра: что нельзя, мрамор разрушается, нельзя моторам, только грузовые баржи и «вапорино», а еще «вапоретти», «мотоскафи». Сандра сообщила, что мы не знали этого, что в Торчелло, откуда мы появились, ходят свободно даже двухпалубные «мотонаве» и там мы арендовали наш кораблик, правда, милый синьор, настоящий морской трудящийся катерок?!

— То в Торчелло, — возразил старший «карабинери» важно. — В Торчелло ничего такого, хрупкого искусства нет, а здесь Венеция, сокровища искусства, ЮНЕСКО, мировое значение…

Мы с Сандрой дружно сказали, что мы «understand», «understand», мы не знали, нас не предупредили.

— Куанта коста, синьор? — спросила Сандра. — Сколько? Штраф, мы готовы.

«Карабинери» посмотрели друг на друга. Сандра полезла в сумочку, я вынул франки. Мы сунули все это старшему «карабинери». Его руки инстинктивно сжали деньги. И не разжались.

— Мы уезжаем, уезжаем, — заверила Сандра. — Вот, смотрите! — и она прыгнула на палубу нашего катера. За нею еще несколько девушек и все «тигры». Зорич и я стали прощаться с остающимися. «Карабинери» прыгнули на свой катер и, помахав нам оттуда рукой, удалились по черной воде.

Девушки поднялись с катера на набережную и махали нам оттуда руками. Я даже не знаю, кем они нас считали в этот момент. Ну уж точно не сербскими офицерами, явившимися в самовольную отлучку с войны. Приятными, веселыми ребятами.

Только глубокой ночью выяснилось, что Сандра не сошла на берег, а осталась с нами. Потом она работала в военном госпитале в городке Обровац, естественно анестезиологом.

Это добрая история, но конец у нее (точнее, это произошло уже за временными рамками этой истории) все равно мрачный. Потому что в 1995 году хорватские войска уничтожили Сербскую Республику Книнская Краiна. Мне неизвестно, что стало с моими товарищами-«тиграми», с Момой Зеленичем, наконец, с безрассудной американкой Сандрой. Знаю, что она была из города Сан-Диего в Калифорнии. Небольшого роста, худенькая, темные волосы, лет 25 или 30.

Мы заняли Крившичи после небольшой перестрелки. Боем это было назвать трудно. Правда, перед этим наша далекая артиллерия швырнула десяток горячих болванок 122 калибра по их бронетранспортерам и вывела их из строя. Так что хорватам нечем было держать оборону. Я потом увидел эти их машины. У одной снарядом была вскрыта крыша в месте рулевого отсека так, что казалось, броню вскрыли огромной открывалкой для консервов. Внутри все сгорело. Я видел торчащий из золы кусок погона да кости. Ступни в ботинках не догорели, потому что были ниже. Это все, что осталось от водителя. Почему не догорел погон, было трудно понять.

Я и до войны не был особенно сентиментальным, а война вообще меня очерствила. Я посмотрел на вскрытый бэтээр, сплюнул и пошел дальше. Мы шли с бойцами прочесать Крившичи. Шли цепью с дистанцией метров десять друг от друга. Мы шли через обширный негустой сад.

Дорогу нам преградила каменная изгородь. На горных плато камень, конечно, самый дешевый материал. Все изгороди каменные.

— О, хрват лежал! — мой сосед справа, усатый сержант наклонился и рассматривал что-то на земле. Я подошел.

Сержант указал дулом автомата на землю.

— Сигарки курил, германские, — поддел он дулом пустую пачку из-под сигарет. — Тушенку ел, — сержант указал дулом на несколько пустых консервных банок, лежавших у камней ограды. — Забор разобрал, чтоб удобнее было по сербам палить.

Сержант огляделся. И довольно заулыбался.

— Гадить ходил под яблоню, — автоматом сержант указал на соответствующее место. — Для вытирания хрватской задницы использовал туалетную бумагу.

К нам подошли еще двое солдат. Они стояли и смеялись.

— Но вот куда он делся? — задумался сержант. — Все трое пленных были взяты в плен в большом доме. Он же не мог пойти в большой дом, чтобы сдаться нам? Долго бы пришлось идти. Да и зачем ему сдаваться? Он должен быть где-то здесь, — резюмировал сержант. — Далеко он уйти не мог. Прячется недалеко. Надо искать. Будьте очень осторожны, — сказал он солдатам. — А ты, рус, лучше бы никуда не ходил. Если тебя пристрелят, Шкорич нам ноги из жоп повыдергивает.

Солдаты было захохотали, но тотчас замолкли, вспомнив о сбежавшем хорвате, он мог услышать нас.

— Ты, рус, лучше пойди в большой дом, там ребята документы какие-то нашли и фотографии, может, тебя заинтересуют, — сказал сержант.