загоняя занозы. Бегу… На воздух, подальше от грязи и мерзости, которые я добровольно впустила в жизнь. Шатаюсь, как пьяная, и подворачиваю ноги, едва разбирая дорогу из-за слепящих слез. Оказывается, у воздушных замков тяжелые стены. Они рушатся, больно придавливая к земле тех, кто построил их неумелыми, слабыми руками.

Толкаю скрипучую дверь подъезда и вываливаюсь на улицу, под моросящий холодный дождь. Небо будто обрушивается на меня. Наказывает за глупость и доверчивость, прижимает к земле невидимой, но ощутимой, силой. Я сгибаюсь пополам, держась трясущимися руками за мокрую, покрытую снегом лавочку.

И меня рвет. Выворачивает от переполнившей нутро липкой мерзости. Опускаюсь на землю, утопая коленями в жидкой снежной каше, не в силах остановить рвотные позывы. Мне плохо…

В черное марево мыслей осколками вклиниваются воспоминания:

– Что ты решила, Любаша?

– А что тут решать? Он наиграется, отряхнется и пойдет дальше, а я…

– А ты?

– А я просто умру.

Глава 17

Мирослав

Пальцы порхают над клавишами, словно бабочки. Выводят сердечки и смайлики, множат буквы и цифры, рождают удивительные слова, предназначенные для нее…

Внутри меня звучит мелодия. Сердце заходится от новых чувств и ощутимо болит от накатившей боли узнавания. Безошибочно вычисляет «опасный» антиген привязанности, стремясь отгородиться привычным панцирем.

Я споласкиваю руки и обрабатываю их антисептиком, на секунду зависнув на своем отражении в зеркале. Блаженный, чокнутый, счастливый… Кого я обманываю, от чего пытаюсь защититься, если уже погряз по уши в чувствах к рыжику?

– Ксения Валерьевна, пригласите следующую, – устало опускаюсь в объятия мягкого кожаного кресла.

– Нет больше никого, Мир Михайлович. Вы всех вылечили, – улыбается медсестра, суетливо раскладывая медицинские карты по полочкам каталожного шкафа.

– Еду домой, Любочка, – строчу пончику, удивляясь, что она так и не прочитала последние пять сообщений. Занята ужином? Зная ответственность Любаши, могу предположить, что меня ждет первое, второе и компот.

– Любаша, Люба, Любочка. Я скучаю. Правда, булочка, ответь. К черту ужин, я хочу только десерт – тебя…

– До свидания, Мирослав Михайлович, – медсестра бойко снимает халат с хрупких плеч и вешает его в шкаф.

– Угу, – я бурчу ей в ответ, тупо уставившись на темный экран айфона.

– Шли бы вы домой, доктор, – ласково произносит Ксения Валерьевна, смотря на меня как на идиота.

На декабрьском ветру покачивается уличный фонарь, дребезжит металлическая вывеска, прикрученная над входом в клинику «Шестак и Ко». Я прячу подбородок в воротник куртки и спешу скрыться от туманной мороси в уютном салоне машины. Люба не отвечает. Дурное предчувствие, вызванное ее молчанием, ворочается в груди, обжигая нутро. Что, черт возьми, происходит?

Давлю на газ и петляю между машин, объезжаю пробку по «встречке», пренебрегая безопасностью и правилами дорожного движения.

Пятнадцать минут езды кажутся невыносимой мукой. Я въезжаю на территорию двора, оглядываясь по сторонам в поисках «апельсинки». Ее нет. Зато возле подъезда красуется криво припаркованная машина Дианы. Черт!

Меня обдает ледяной волной воспоминаний: Диана крутится возле моего рабочего стола, Диана просит воспользоваться моим телефоном, Диана расспрашивает о причине загадочной улыбки «холодного и равнодушного супердоктора»…

– Черт! – рычу я вслух, влетая в подъезд.

Мечусь в кабине лифта, как раненый зверь. Пальцы дрожат от нетерпения и сами собой сжимаются в кулаки.

Не позволю… Убью… Не отдам… С трудом держа себя в руках, я врываюсь в квартиру без стука. Вспарываю повисшее безмолвие звуком нетерпеливых шагов и заполошным дыханием. От неожиданности Диана вскакивает с дивана, обронив пульт от телевизора.

– Где Люба?

– Привет, Мир, – томно протягивает она, слегка приспуская полотенце с грудей. – Сюрпри-и-из!

– Где, черт возьми, Люба? – повторяю гневно, впившись взглядом в ее лживые глаза.

– Какая Люба?

– Диана, заканчивай фарс. Я не звал тебя. Что ты делаешь в моем доме? Дай-ка угадаю: ты взяла ключи у консьержа?

– Хочу сделать тебе приятное, Мир… Помнится, нам было хорошо вдвоем. И да – пришлось представиться твоей невестой, – она подходит ближе и игриво проводит пальчиком по моей груди вниз, задержав его на брючном ремне.

– В том-то и дело, что было. Выходит, ты залезла в мою переписку? За что, Диана? Неужели мстишь? – брезгливо отдергиваю ее пальцы, чувствуя, как меня порабощает беспомощность. Да, я не знаю, как объяснить происшедшее Любе!

– Значит, все дело в ней? Рыжей деревенщине?

– Что ты наговорила Любе? И оденься, черт возьми! Меня сложно удивить видом женских прелестей.

– Я помню, что ты гинеколог, Боголюбов. Можешь не повторять, – цедит она сквозь зубы, туже запахивая на груди полотенце.

В гостиной интимный полумрак, на кухонном столе горят свечи, шампанское пузырится в бокале… И Люба видела все это…

– Диана, мне жаль, что так вышло… Мне, правда, жаль. – Ее печальный взгляд гасит мой гнев. Ей до сих пор больно от моих слов и поступков. А я ведь и не замечал… Сколько их было в жизни? Девушек, которым я принес только боль?

– Я хотела любви… – сглотнув, хрипло произносит она. – И… я люблю тебя, Мир. Ничего не могу поделать с собой. Я на все готова, чтобы тебя удержать. Прости за это…

– Диана, я не люблю тебя. Так бывает. Думаю, мы не сможем работать вместе. Я предложу твоему отцу выкупить мою долю в клинике. А сейчас…

– Она убежала, – всхлипывает Диана, словно очнувшись. Осознание поступка сваливается на нее, как лавина. – Вряд ли она поверит тебе теперь. Ключи на тумбочке.

– Оставь объяснения мне. И… уходи.

– Спасибо за честность, – произносит Диана, подхватывая с кресла свои вещи.

Я покидаю квартиру. Бегу по ступенькам вниз, задыхаясь от чувства потери.

«Любочка, Люба, как же так? Тебя было так мало… Я столько не успел сказать. И я не вправе винить кого-то. Я сам виноват. Только я…»

Морозный воздух врывается в легкие, теребит челку, обдувает разгоряченное лицо. Распахиваю дверь машины и шарю в бардачке, ища сигареты. Нервно затягиваюсь, запускаю двигатель и трогаюсь в неизвестном направлении. Я все объясню ей… Она поймет. Поверит.

– Лисенок, быстро скажи мне адрес квартиры Любы? – по телефону мой голос звучит угрожающе. Кому как не Лисе знать, куда поехала подруга?

– Что случилось?

– Алиса, пожалуйста!

– Люба живет у моей тетки Глаши, ты же был в гостях, помнишь?

– Помню. Спасибо, Рябинина.

Мелькающая красно-оранжевая вывеска знаменитого магазина московских конфет на углу Федосеева и Бородинской привлекает внимание даже в туманных сумерках. Огибаю торец пятиэтажки и заезжаю во двор, сразу же замечая тоскливо притаившуюся возле детской площадки «апельсинку».

Выйдя из машины, я суетливо ищу глазами выходящее во двор окно кухни и вздыхаю с облегчением,