и грамматики, а также касались вечной проблемы связи души и тела[207]. В любом случае магистры по большей части игнорировали этот запрет. Что в Оксфорде, что в Париже – где запреты были частично аннулированы, когда Фому Аквинского в 1323 году канонизировали, – студентам, желавшим лишь вникнуть в классические тексты квадривия и не посягавшим на теологию, пока не получат соответствующую степень, никто не запрещал продолжать свои штудии.

Докатились ли эти волны осуждения до крупных бенедиктинских аббатств: Гластонбери и Дарема, Вестминстера и Сент-Олбанса? Вопросы теоретической космологии не входили в круг их забот, однако они явно чувствовали, что что-то упускают. Бенедиктинцы позже других орденов осознали потенциал университетского образования и теперь теряли покровителей, теряли талантливейших новобранцев, теряли шанс дать достойное образование братьям, которых все же удавалось привлечь в монастыри[208]. В сентябре 1277 года, через полгода после того, как архиепископ Кентерберийский вмешался в обсуждение оксфордской учебной программы, бенедиктинцы Южной Англии договорились учредить в Оксфорде колледж. «Пусть учение вновь процветает», – провозгласили они, таким образом недвусмысленно заявив: орден понимает, что ему пора наверстывать упущенное[209].

На реализацию идеи ушло немало времени, и прежде всего потому, что непокорные аббаты яростно протестовали, не желая принимать на себя новые расходы, возложенные на монастыри генеральным капитулом ордена. Новый Оксфордский колледж открылся только в 1283 году – поначалу лишь для 15 монахов Глостерского аббатства (рис. 3.4). Но дела пошли настолько хорошо, что уже в 1291 году бенедиктинские аббаты договорились открыть Глостерский колледж для всех монахов Кентерберийской епархии, к которой принадлежала бóльшая часть Англии. Дарем-колледж, в котором училась братия с севера страны, был основан в том же году.

Рис. 3.4. Глостер-холл (Оксфорд), каким он был в 1675 году. Ряд зданий сохранился со времен Глостерского колледжа (геральдический щит Сент-Олбанса вырезан над правыми воротами, которые сейчас выходят на Уолтон-стрит)

Отправить монаха в Оксфорд стоило недешево. В 1277 году аббаты договорились поддержать новое предприятие двумя пенсами с каждой марки, что составляло 1,25 % дохода за текущий год, а в дальнейшем ежегодно выделять половину этой доли. Этого было недостаточно, особенно после того, как в 1336 году папа приказал посылать в университет каждого двадцатого монаха. Кроме стоимости собственно обучения, студентам требовалась одежда, нужны были деньги на проезд, свечи и книги, еду и, естественно, питье. Отдельную статью расходов составляла стоимость выпускных церемоний и подарков[210]. В 1360-х годах капитул епархии, который тогда возглавлял Томас де ла Мар, постановил, что на каждого студента нужно выделять как минимум 15 фунтов, не считая расходов на дорогу. Сумма была эквивалентна годовому жалованью высококвалифицированного ремесленника или стряпчего. Почти все монастыри, за исключением разве что самых богатых, с трудом наскребали денег на содержание своих студентов, привлекая средства из самых разных источников: облагая поборами старших монахов, обеспечивая учащихся свечами и книгами из монастырских запасов и обращаясь за помощью к спонсорам. Сент-Олбанс, в отличие от многих других монастырей, мог довольно щедро финансировать своих студентов – не в последнюю очередь за счет пожертвований зависимых приоратов, которыми будущим магистрам предстояло управлять. И все равно аббатам постоянно приходилось изыскивать новые источники средств на содержание студентов. Когда в 1428 году Ричард Миссенден заколотил двери приората Бидлоу, аббат Сент-Олбанса тут же воспользовался возможностью направить часть дохода обители на оплату нужд оксфордских студентов[211].

Понятно, что время, проведенное в Глостерском колледже, ценилось чрезвычайно высоко. Многие студенты бросали учебу, не сдав экзаменов на степень магистра, в первую очередь потому, что оставаться в университете так долго было просто нецелесообразно. Полный цикл обучения, необходимый для получения докторской степени, длился 17 лет. Ричард Миссенден провел в Глостерском колледже пять лет – обычный для монахов срок; многим приходилось довольствоваться меньшим. Зачастую монахов отпускали в Оксфорд на короткие промежутки времени в течение года, то ли потому, что они нужны были в монастыре, то ли потому, что мест в колледже хватало не всем[212].

Предполагалось, что все имеющееся в их распоряжении время студенты посвятят тому, чтобы стать полезными монастырю. Следовательно, они должны были изучать либо теологию, либо такие необходимые управленцу предметы, как юриспруденция. Аббат-часовщик Ричард Уоллингфордский, например, провел в Глостерском колледже девять лет, прежде чем получил разрешение читать лекции по «Сентенциям», стандартному учебнику богословия, по которому раньше учили в старых соборных школах. Случай Ричарда был нетипичным: прежде чем в возрасте 22 лет принести монашеские обеты, он шесть лет проучился на факультете искусств. Сначала его учебу оплачивал родной приорат, дочерняя обитель Сент-Олбанса, но приор Уоллингфорда, по всей видимости, не мог содержать его и далее без каких-либо гарантий с его стороны[213]. Ричарду пришлось прервать обучение и провести в Сент-Олбансе три года, после чего его рукоположили во священство и отпустили обратно в Глостерский колледж.

Колледж стоял посреди зеленого луга, выделенного глостерширским бароном. Построенный у северных ворот Оксфорда, за городскими стенами, он располагался на достаточном удалении от соблазнов и опасностей города, зато недалеко от петляющей Темзы, которая снабжала колледж чистой водой. По распорядку и укладу жизни он представлял собой нечто среднее между университетским колледжем и бенедиктинским монастырем[214]. Студенты полагались прежде всего на образовательные ресурсы колледжа, учиться у светских профессоров они, как правило, не могли. Монахи посещали лекции и учебные диспуты, но при этом не освобождались от участия в богослужениях и от сочинения учебных проповедей как на латыни, так и на английском языке. Несмотря на плотную занятость, они старательно учились и вели активную социальную жизнь. Ричард Уоллингфордский, например, готовясь к получению степени магистра богословия, написал пять трактатов по астрономии. Ричард, конечно, был единственным в своем роде, но и другие монахи определенно были не против обогатить свои проповеди «египетским золотом» науки. Например, беглые заметки о теологических следствиях идей Аристотеля о сотворении материи обнаруживаются на полях одного комментария к трактату Философа «О возникновении и уничтожении», которым пользовались сент-олбанские студенты[215].

Что же касается социальной жизни, некоторые братья явно не упускали возможностей, которые мог предложить им университетский город. За несколько лет до эпохи Джона Вествика францисканский монах из Корнуолла по имени Ричард Тревитлам написал оду «Во славу Оксфордского университета», которая на самом деле была скорее претензией, чем похвалой. Он сравнивал университет с Афинами и Парижем (не в пользу последних), но осуждал падение оксфордских нравов, и прежде всего поведение студентов-монахов. Вырвавшись из-под надзора святой обители, писал он, монахи принимаются пировать и охотиться, читать запрещенные книги и задирать членов нищенствующих орденов оскорбительными проповедями. Ричард особо остановился на трех нечестивцах. Один из них, монах из аббатства Гластонбери, регулярно напивался так, что не мог ни стоять, ни говорить, но, едва проспавшись, принимался обличать грехи других:

Взгляд его мутен, походка шатка,

Язык заплетается у остряка…

Но только окрасится небо румянцем,

Просохнув едва от вчерашнего пьянства,

Клеймит он грехи бедняка-францисканца[216].

Стихотворение было написано в период, когда в стенах университета бушевала вражда между нищенствующими братьями и обычными монахами. Но свидетельства, сохранившиеся в самом аббатстве Гластонбери, доказывают, что жалобы Тревитлама не пустое злословие. В 1360-х годах – примерно тогда же, когда Тревитлам сочинил свою оду, – один распорядительный аббат отправил несколько писем студентам-монахам Глостерского колледжа, а копии сохранил у себя[217].

В первом он просит монаха из числа старшекурсников приглядывать за двумя новичками, Джоном Люкомбом и Робертом Самбурном. Затем, когда парочку уличили в охоте, рыбалке и нарушении границ чужих владений, их вызвали в Гластонбери для объяснений. (Похоже, охота, которой, как вы помните, увлекался и жирный чосеровский прелат, была распространенной среди монахов слабостью[218].) Четыре года спустя аббат писал уже самому Самбурну, который растратил все свои деньги, побуждая его к бережливости и советуя подрабатывать учителем, чтобы самостоятельно себя обеспечивать. Совет, видимо, помог, потому что на следующий год уже Самбурна попросили присматривать