— Считаешь, мне не стоило к вам приезжать?

— Теперь даже не знаю. Но на твоем месте, я бы не обольщалась сильно. Он вряд ли готов к новым отношениям. К тому же он к тебе относится, как к дочери.

— Вот уж счастье, только этого мне не хватало.

Алина старательно вытерла размазавшуюся тушь и пальчиками помахала перед глазами, чтобы осушить влагу.

— Я тебя поняла, приму к сведению.

— Дурочка, я же не против, просто говорю как есть.

— Я знаю, моя черешенка, дай обниму…

После первой пары Раевского Алька была в восторге, чего не могу сказать о себе. Нет, Максим придерживался договора, и, казалось, совершенно меня не замечал, что меня очень радовало.

Зато Батурин несколько раз пытался подсунуть мне записочку. Ещё с понедельника я выселила этого недотёпу от себя и сказала больше не приближаться. Этот упырь даже толком не извинился за свою подлость. Теперь же пытается зализать раны, а я не реагирую. К тому же он положил глаз на Алину, но моя язвительная подруга несколькими четким фразами осадила Батурина, не стесняясь свидетелей. Парень в тот день, несолоно хлебавши, спрятался на галерке и никто его не слышал. А вот ближе к четвергу осмелел и сел рядом со мной.

— Хочешь, что-то интересное покажу тебе и твоей подружке? — Кладет записку мне на терадь.

— Батурин, а хочешь, я покажу тебе кое-что занимательное? — Пишу ему ответ в записке.

— Хочу, а подругу с собой возьмешь?

— Обязательно, хочешь тройничок?

— А так можно?

— Для тебя, милый, всё что угодно. В восемь у пиццерии, приходи.

— Заметано.

Чувствую, как меня под рёбра стучит Алька.

— Ай, — кручу головой по сторонам и моментально накрываю рукой записку, которую ротозей Батурин даже не удосужился спрятать.

Да блять! Раевский убирает мою ладонь и берет переписку в руку. Белкина хихикнула, Батурин уткнулся лбом в стол и застонал. Ну а что я?!

— Во дебил! — Шиплю Батурину на ухо и обреченно откидываюсь на спинку стула.

— Батурин, предлагаю вам проветриться.

Раевский не смотрит на меня, он хмурится и ждет реакцию от Батурина, который нехотя собирает вещи и идет на выход, бросая короткое:

— Извините.

— Что же, продолжим нашу лекцию, ребята.

— И это всё? Тебя распинать не будет?

— Ещё не вечер, Аль, — фыркаю иронично и черкаю ручкой чистую станицу.

— И что ты пообещала Батурину?

— Большой и чистой любви, а по-народному: пиздюлей.

Звонок прозвенел только через полчаса, но я уже была на старте, и Альку предупредила.

— Ева Карташова, останьтесь.

— Вот гад, — шипит Алька и сжимает мою руку, — давай останусь с тобой.

— Нет нужды, это наша с ним война.

— Я буду ждать тебя у двери.

— Не рекомендую, у кое-кого здесь паранойя, увидит — забанит.

— Во какой грозный.

— Не то слово. Я позвоню, лучше купи кофе и два огромных пирожных, мне требуется.

- Без проблем.

Алина последней покинула аудиторию, плотно прикрыв дверь.

— Это так ты придерживаешься своих обещаний?

— Придерживаюсь, обещала же работать, не игнорировать пары, что тебе ещё надо?

— Это что за бред здесь написан?

— Максим Викторович, у вас какая-то маниакальная зависимость — читать чужие записки. Это уже тянет на диагноз. Верните записку, — протягиваю руку вперед и жду.

— Что здесь написано? — Повторяет мужчина твердо, и я внезапно понимаю, что он закипает.

— В чем проблема? — Хмыкаю, пресекая глупый смешок, он ведь прочитал наши каракули, тогда чего ещё ожидает услышать?

— Ты уверена, что твоему отцу будет приятно узнать, что его дочь…

Прикрываю ему рот ладошкой, чтобы он прекратил говорить глупости. Опять всё испортит, а моё отношение к нему и так на ладан дышит. Раевский как-то странно смотрит на меня, а потом своим поступком заставляет меня застыть на месте, словно изваяние.

Его губы твердые и требовательные, а руки берут в плен моё онемевшее тело. Мало мне одного наказание в виде Михаила Раевского, как перед носом замаячил ещё один экземпляр. Мне бы стоило его оттолкнуть, только какая-то сила сковала моё тело.

— Когда начинаешь игры со взрослыми мужчинами, ты должна знать, что всё может оказаться намного серьёзнее, чем ты ожидаешь.

Да что за мать его нахрен здесь происходит? Это не может быть Максим, он никогда бы не посмел ко мне прикоснуться! Слишком велико его раздражение ко мне.

Ева

Я действую молниеносно: отталкиваюсь ладошками от его груди и с остервенением вытаскиваю полы его рубашки из брюк, задираю её выше и понимаю, что мои ноги отказываются мне служить. Передо мной и есть Максим Викторович! Я дрожу от нервного перенапряжения. А он смотрит на мои пальцы, скользящие по набитой татуировке на рёбрах и часто дышит.

— Ты вообще сошел с ума? Что ты себе позволяешь? — Горло сковывает спазм негодования, но я выдавливаю каждое слово из гортани и подавляю крик отчаяния.

— Это что ты себе позволяешь, мелкая стерва? Думаешь, я не понимаю, что ты намерено заводишь меня. Да я скоро свихнусь с тобой!

— Раевский, тебе лечиться пора. Отпусти меня!

— С братом было лучше? Да?

— Ты — урод! Да ты даже хуже, чем он! Пусти! Или я буду кричать! Ты с треском вылетишь из универа.

— Закрой рот, стерва.

Он опять обрушивает на меня всю свою злость, вымещая её в надменном, болезненном поцелуе. Если я ему сейчас сломаю руку, меня надолго упекут в каталажку? Не знаю почему, но силы вырваться нет, так ведь не бывает! Да, он — мужчина, но я тоже не хлипенькая мадам.

Раевский углубляет поцелуй, превращает его в нежные посасывания, языком проникает мне в рот и ждёт от меня покорности. А мне противны его поцелуи, от слова — совсем. Неужели ему не понятно, что меня совершенно не торкают его надменные потуги?

— Ты закончил?

Дрожу всем телом и боюсь посмотреть в лицо тяжело дышащего Раевского. Боюсь, потому что безумно свербит рука, которая хочет ввалить надменному преподу увесистую пощечину.

— Не так хорош, как он? — Хрипит Максим и встряхивает меня за плечи, заставляя смотреть в глаза, но я не делаю так, как хочет он, но ему мало, он повторно трясет меня, словно тряпичную куклу.

— Да! — Выкрикиваю ему назло, чтобы отвалил, чтобы вообще забыл смотреть в мою сторону.