Это единственное, что действительно важно, — Грэм больше нет.

Когда умерла бабушка Макса, его папа сказал, что бабушка будет продолжать жить в сердце Макса и что, пока они помнят о бабушке, она жива в их памяти. Это были замечательные слова, и, наверное, Максу стало немного легче, только вот бабушке Макса легче не стало. Она умерла, и, даже если у Макса в сердце она жива, ее все равно больше нет. Ей безразлично, что творится в сердце Макса, потому что ей теперь вообще все безразлично. Все так волнуются за живых, а по-настоящему плохо тем, кто умер. Таким, как бабушка Макса и Грэм.

Их больше нет.

Нет ничего хуже этого.

Макс не разговаривал со мной весь вечер. Он делал домашнее задание, тридцать минут играл в компьютерные игры, читал про мировую войну в книге, такой здоровенной, что она закрывала всю его голову, а потом, так и не сказав мне ни слова, лег спать. Я сижу в кресле рядом с его постелью, жду, когда он уснет, и надеюсь, что он тихим голосом скажет мне: «Будо, все в порядке». Но он молчит, а вскоре его дыхание становится ровным, и он засыпает.

Я слышу, как открывается входная дверь. Пришла домой мама Макса. Она ездила к доктору, потому не она укладывала Макса. Она входит в комнату и целует Макса, потом поправляет одеяло и целует его еще три раза.

Она уходит.

Я иду следом.

Папа Макса смотрит по телевизору бейсбол. Когда мама входит в гостиную, он отключает на пульте звук, но все равно продолжает смотреть на экран.

— Ну? Что она сказала? — спрашивает папа Макса, и голос у него недовольный.

— Сказала, что все прошло хорошо. Они немного поговорили, и Макс ответил на кое-какие вопросы. Она считает, что сможет войти к нему в доверие и он откроется, только на это потребуется какое-то время.

— По-твоему, Макс нам не доверяет?

— Брось, Джон, — говорит мама Макса. — Конечно, он нам доверяет. Но это не значит, что он нам обо всем рассказывает.

— Какой ребенок станет обо всем рассказывать родителям?

— Тут другое дело, — говорит мама Макса. — Мне жаль, что ты не видишь.

Но по ее голосу совсем не скажешь, что ей жаль.

— Объясни мне, в чем разница, — говорит папа.

— У меня такое чувство, что я не знаю собственного сына. Он не похож на других детей. Он не рассказывает о том, как прошел день в школе. Он не играет с другими детьми. Он думает, что какой-то мальчик в школе хочет его убить. Он продолжает разговаривать со своим воображаемым другом. Господи, он еле выдерживает, когда я к нему прикасаюсь. Я могу поцеловать его, только когда он уснет. Почему ты ничего не видишь?

Мама Макса говорит, и голос ее становится громче, и мне кажется, что она вот-вот расплачется, или перейдет на крик, или и то и другое. Я думаю, мама Макса, наверное, уже кричит внутри, но не разрешает крику вырваться.

Папа Макса не отвечает. Взрослые часто молчат, чтобы этим сказать то, чего они не хотят говорить вслух.

Когда мама Макса снова продолжает разговор, голос у нее тихий и спокойный.

— Доктор Хоган считает, что Макс очень умный. Умнее, чем он может нам показать. И она считает, что у него есть перспектива.

— Чтобы все это понять, ей хватило сорока пяти минут?

— Она постоянно видит таких детей. Она еще не сделала никаких выводов. Это просто предположения, основанные на том, что она успела увидеть и услышать.

— И долго это будет покрывать страховка? — спрашивает папа Макса.

Я точно не знаю, что это значит, но по голосу папы Макса догадываюсь, что он не надеется, что ответ будет хорошим.

— Для начала — десять сеансов, а дальше все будет зависеть от того, что ей удастся выяснить.

— И сколько надо будет доплачивать? — спрашивает папа Макса.

— Ты серьезно? У нас есть возможность помочь нашему сыну, а тебя волнует, во что это нам обойдется?

— Я просто спросил, — говорит папа Макса, и я слышу по его голосу, что ему неприятно, что он об этом спросил.

— Понятно, — отвечает мама Макса. — Двадцать долларов. Нормально?

— Я просто спросил, — снова говорит папа Макса. — Вот и все.

Он молчит где-то минуту, а потом улыбается и продолжает:

— Но если Макс пробыл у нее всего сорок пять минут и доплата двадцать баксов, можно попробовать подсчитать, сколько она берет за час.

— Она не в винном магазине работает, — говорит мама Макса. — Ради бога, Джон, она врач.

— Я просто пошутил, — говорит папа Макса и смеется.

На этот раз я думаю, что он говорит правду. И я думаю, что мама Макса тоже. Она улыбается, а потом садится рядом с папой.

— Что еще она сказала? — спрашивает он.

— Ничего особенного. Макс ответил почти на все вопросы, и она говорит, что это хорошо. Он не нервничал, когда остался без нас в ее кабинете. Это, по ее словам, необычно. Но он все равно думает, что один мальчик в школе хочет его убить. Томми Свинден. Ты его не знаешь?

— Нет.

— Макс сказал, что Томми не нравится его имя и потому он хочет его убить, но тут доктор Хоган ему не верит.

— Она не верит, что Томми Свинден хочет убить Макса, или не верит, что Томми не нравится имя Макса?

— Не знаю, — говорит мама Макса. — Она думает, что Макс не все ей рассказал. Ей кажется, тут Макс чего-то недоговаривает.

— И что нам делать? — спрашивает папа Макса.

— Завтра я собираюсь позвонить в школу. Макс, наверное, что-то не так понял, но я хочу все проверить.

— Мама-вертолет спешит на помощь?

Папа Макса часто называет маму «мама-вертолет», но я еще не понял, что это значит. Что такое вертолет, я знаю, но я никогда не видел, чтобы мама Макса летала на вертолете или даже играла с игрушечными вертолетами Макса, хотя у него много игрушечных вертолетов.

Мама Макса улыбается, и я совсем теряюсь в догадках. Когда папа Макса называет ее «мама-вертолет», она обычно злится, а иногда ей кажется, что это смешно, только я не понимаю, в чем разница.

— Если Томми Свинден угрожает моему сыну, — говорит мама Макса, — я, если понадобится, пошлю на его голову все ВВС. И маму-вертолет в том числе.

— Ты иногда немного слетаешь с катушек, — отвечает папа Макса. — И порой слишком остро на все реагируешь. Но Максу повезло, что у него такая мама.

Мама Макса берет папу за руку. Кажется, они собираются поцеловаться, и мне становится неловко, но они не целуются, и мама говорит:

— Доктор Хоган хочет встретиться со мной после двух сеансов. Пойдешь с нами в следующий раз?

— За это тоже надо будет доплатить?

Теперь они в самом деле целуются, так что я отворачиваюсь. Хотел бы я знать, что значит «доплачивать». Когда папа Макса в первый раз сказал про доплачивать, мама разозлилась. А теперь, когда он об этом говорит, она его целует.