действительностью. Каждая минута трех дней, которые вы провели в Гаване, отравлена ею. Джоэль хочет, чтобы тебя успокоило то, что он называет правдой, — то, что он твой генетический отец, что он воспитывал тебя с рождения и что разница цвета вашей кожи никого не касается. Но для тебя эта правда не имеет значения в сравнении с той, которую постигла ты, — с тем, что миллион раз в год туристы мужского пола из Канады (или из Европы, или из Азии, но больше всего из Канады) суют несколько песо в руки кубинского молодняка обоих полов за право излить свое семя в их изголодавшиеся тела. И эта правда составляет часть более общей правды, которую отец всеми силами от тебя скрывал, — того, что, во всех смыслах слова «иметь», люди, похожие на него, имеют людей, похожих на тебя, с незапамятных времен.

И тебе, Шейна, от того, что ваш личный случай является исключением из этого правила, само правило переварить ничуть не легче.

* * *

КРИЧА И КРЯХТЯ, ВЫ ПРОИЗВЕЛИ НА СВЕТ КРОШЕЧНОГО МЛАДЕНЧИКА, МАЛЬЧИКА ИЛИ ДЕВОЧКУ, ВАМ ЕГО ПРИНЕСЛИ ВЫМЫТЫМ И СПЕЛЕНАТЫМ, И, ПУСТЬ РЕБЕНОК ПОХОЖ НА СВОЕГО ОТЦА, ЧЕЛОВЕКА, КОТОРОГО ВЫ НЕНАВИДИТЕ ЗА ТО, ЧТО ОН ВАС СТЕГАЛ И НАСИЛОВАЛ, СТЕГАЛ И НАСИЛОВАЛ, СТЕГАЛ И НАСИЛОВАЛ, ВАШИ ГРУДИ НАБУХАЮТ, КОГДА МЛАДЕНЕЦ ПИЩИТ ОТ ГОЛОДА, ВАШИ СОСКИ ТВЕРДЕЮТ, И ЭТО СИЛЬНЕЕ ВАС, ВЫ ДОЛЖНЫ ВЗЯТЬ ЕГО НА РУКИ И НАКОРМИТЬ. ВАШЕ МОЛОКО БРЫЗЖЕТ ЕМУ В РОТИК… НО ДАЖЕ СЕЙЧАС, КОГДА ОН БЕРЕТ ВАШУ ЖИЗНЕННУЮ СИЛУ, ЧТОБЫ СДЕЛАТЬ ЕЕ СВОЕЙ, ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ЭТО НЕНАДОЛГО, И ПУСТЬ ВЫ ВЫБЕРЕТЕ ЕМУ САМОЕ КРАСИВОЕ ИМЯ НА СВЕТЕ, ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ИМЯ ЕМУ ИЗМЕНЯТ И ВЫ НЕ БУДЕТЕ НИЧЕГО ЗНАТЬ О НЕМ.

ВЫ ПОТЕРЯЕТЕ ЕГО ТАК ЖЕ, КАК ПОТЕРЯЛИ ВСЕХ ВАШИХ РОДИТЕЛЕЙ И ПРЕДКОВ, ЭТИХ МУДРЫХ ЛЮДЕЙ, ЭТИХ СВЯТЫХ ЛЮДЕЙ, ЧТО КРУЖИЛИ ВОКРУГ ДЕРЕВА ЗАБВЕНИЯ. ТРИ СОТНИ ЛЕТ ИХ ВОСПОМИНАНИЯ ТЕРПЕЛИВО ЖДАЛИ ИХ В УИДА, НО ТУДА НЕЛЬЗЯ БЫЛО ВЕРНУТЬСЯ.

ЗНАЕТЕ ВЫ И ТО, ЧТО ДАЖЕ ПОСЛЕ ПРОДАЖИ ВАШЕГО РЕБЕНКА ВАШ ХОЗЯИН И ЕГО СЕМЬЯ ПРОДОЛЖАТ НАДРУГАТЕЛЬСТВА НАД ВАШИМ ТЕЛОМ, ЧТО ВАШИ ГРУДИ БУДУТ ПО-ПРЕЖНЕМУ ВОСПЛАМЕНЯТЬ ЖЕЛАНИЕ МУЖЧИНЫ И КОРМИТЬ ЕГО МЛАДЕНЦЕВ-ПОЛУКРОВОК.

МИЛЛИОН АФРОАМЕРИКАНОК ПРОВЕЛИ ДЕВЯТЬ МЕСЯЦЕВ СВОЕЙ БЕРЕМЕННОСТИ, ТО ЕСТЬ ДВЕСТИ СЕМЬДЕСЯТ ДНЕЙ, ТО ЕСТЬ ШЕСТЬ ТЫСЯЧ ЧЕТЫРЕСТА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧАСОВ, ТО ЕСТЬ ОКОЛО ЧЕТЫРЕХСОТ ТЫСЯЧ МИНУТ, ОТТОРГАЯ РЕБЕНКА, КОТОРОГО НОСИЛИ, ПОКА НОСИЛИ ЕГО.

ВОТ ТАК ЖЕ, ПОКА Я РОСЛА У НЕЕ В ЖИВОТЕ, СЕЛЬМА ГОТОВИЛАСЬ К МОЕМУ ОТСУТСТВИЮ. ЗА СВОЮ БЕРЕМЕННОСТЬ ОНА РАЗЛЮБИЛА МЕНЯ, РАЗЛАСКАЛА, РАЗОБНЯЛА. ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ЕЙ ЗА ЭТО ЗАПЛАТИЛИ.

Я ХОЧУ НОСИТЬ РЕБЕНКА ЭРВЕ, НО КАК НОСИТЬ РЕБЕНКА В ТЕЛЕ, ЗАЧАТОМ В ТЕЛЕ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРАЯ НЕ ХОТЕЛА ЕГО ЗНАТЬ?

Манхэттен, 1977

Каждый раз, когда Джоэль и Натали возвращаются домой после катастрофического обеда в городе или еще более катастрофической поездки за границу, они мирятся на подушке. Подстегиваемые страхом перед бездной, которая день ото дня разверзается между ними, их объятия достигают головокружительных высот. Но Натали никогда не забывает смазать гелем и вставить диафрагму, прежде чем соединить свое тело с телом мужа, — так что, взбираясь к вершинам экстаза, Джоэль чувствует, как Дженка шепчет ему на ухо: Фи! К чему все это пыхтенье, все эти ужимки, вся эта чепуха, если не будет на финише внуков? И ей вторит Библия: …и будете сеять семена ваши напрасно[21]. Из далеких уроков Торы в синагоге на авеню Марион память подкидывает ему еще одну цитату: Не пред нашими ли глазами отнимается пища, от дома Бога нашего — веселье и радость? Истлели зерна под глыбами своими, опустели житницы, разрушены кладовые, ибо не стало хлеба[22]. Он ищет, откуда цитата, и вздрагивает: она из книги пророка Иоиля, то есть Джоэля.

Одержимая мечтой стать великой актрисой, Натали сознательно, чтобы не сказать маниакально относится к контрацепции. И все же после семи лет брака случается осечка: в тот самый день, когда прослушивание приносит наконец плоды — ей дают роль Инес в пьесе Жан-Поля Сартра «Взаперти», — она узнает, что беременна. Разумеется, не может быть и речи о том, чтобы участвовать в репетициях и произносить реплики типа «Палач — каждый из нас для двух других», ощущая удары ножкой в мочевой пузырь. Впрочем, сообщив о своей беременности Джоэлю, она тут же добавляет, что материнство не предусмотрено ни в ближайших, ни в долгосрочных ее планах. Она хочет играть. Она хочет и его, Джоэля, — да, да! Она любит его, очень любит и ничего бы так не желала, как провести остаток жизни с ним, — но еще больше она хочет сделать успешную карьеру актрисы. А материнство положит ей конец, она видела такое не раз.

— Не сердись на меня, умоляю, — говорит она Джоэлю, рыдая. — Мне очень жаль. Постарайся меня понять. Я рождена для театра. Каждый раз, когда я слишком долго остаюсь вдали от сцены, мне хочется умереть.

Взволнованный Джоэль силится быть рациональным. Через центр планирования семьи на Семьдесят второй улице он находит клинику в Бруклине, где соглашаются сделать аборт. Чета отправляется в клинику на такси. Растерянный, с серым лицом, Джоэль сидит в холле, пока медицинская бригада ковыряется в матке его жены. В тот же вечер они возвращаются в Батлер-холл.

Увы, не обходится без осложнений. Наутро Натали просыпается с сильным жаром. Она теряет много крови. Боясь воспаления, в ужасе от мысли, что придется вновь проделать часовой путь до Бруклина с женой в таком состоянии, Джоэль вспоминает об отделении «скорой помощи» в больнице Святого Луки в двух кварталах от них. Они идут туда пешком.

В этой второй больнице за Натали ухаживает симпатичная медсестра, афроамериканка по имени Арета Паркер. Когда она выходит из Святого Луки три дня спустя, двух молодых женщин уже связала настоящая дружба.

Париж, 1974

Парижское отделение Колледжа Смита находится в Ред-холле, прелестной постройке конца XVIII века, расположенной в сердце квартала Монпарнас. Лили-Роуз с первого взгляда влюбилась в это место, каждая деталь которого чарует ее: входные двери массивного дерева, вестибюль, два внутренних дворика, засаженные деревьями и кустарником, извилистые коридоры и кривоватые лестницы, старая библиотека на втором этаже, выходящая в большой, обшитый панелями зал, где красуется рояль, маленькие классные комнаты, куда восемь-девять студенток Смита приходят послушать французских профессоров, рассказывающих им об истории, литературе и совсем новой дисциплине: феминистской теории. За короткое время Лили-Роуз становится слушательницей, а