Сан-Клементе была ренессансной церковью, которой руководили священники-доминиканцы из Ирландии. Ниже располагались руины храма четвертого века, на которых эта церковь и была построена, а в подвале находился алтарь Митры, бога-быка, которому поклонялись преимущественно римские командиры и их легионеры. Однако археолог Видаль со всеми своими ситами, метелками и кисточками работал гораздо ниже уровня пола древнего алтаря, так что, возможно, поэтому историю и пишут до сих пор.

Хотя в церковь нас привела не археология, а убийство, Галли был воплощением елейной смеси сочувствия и профессионализма.

— Мы понимаем, как сильно огорчила вас смерть монсеньора Карузо, и мы, в свою очередь, так же сильно хотим узнать, как он умер. Прошу вас, святой отец, не могли ли бы вы сказать, когда видели Карузо в последний раз?

— Мы ужинали вместе в доме, где проживаем, вечером накануне его падения. Как и всегда, там было много священников.

— Вам не показалось, что он чем-то расстроен?

— Этого я не заметил. Он не особенно много ел, но Лука все время беспокоился о своем весе.

Видаль печально улыбнулся.

— Насколько я понимаю, в Ватикане вы работали в одном департаменте?

Галли был гладким словно шелк.

— Да, перед уходом с работы мы обычно выпивали по чашке кофе и расходились по своим делам.

Ничего удивительного. Все ватиканские чиновники, следуя лучшей средневековой традиции, каждое утро начинают работу в восемь и прекращают ровно в два часа дня.

— У вас были доверительные отношения, я имею в виду вас и монсеньора Карузо?

— Мы были коллегами. Но с профессиональной точки зрения нас интересовали разные вещи.

— Например? — вставил я.

Он посмотрел на меня так, будто только что заметил.

— Лука занимался исследованиями и анализировал социальные стратегии церковной деятельности. Моя же работа имеет скорее историческое содержание.

— Но в том, что касается идей, вы были очень близки, — предположил я.

— Думаю, мы видели церковь и ее проблемы в одном ракурсе, если вы это имеете в виду, — ответил он.

— У вас есть предположения, почему он поднялся на купол в ту ночь? — терпеливо продолжал Галли.

Видаль ответил безучастно:

— Молиться. Я полагаю, он отправился туда помолиться и подумать.

— Вы когда-нибудь приходили в базилику среди ночи — в ту ее часть, которую называют «Легионом тьмы»?

Видаль улыбнулся.

— Это шутливое название, как вам известно. Да, я приходил туда один или два раза. Там очень спокойно. Но я никогда не поднимался на купол, и нет, той ночью меня в базилике не было. Я крепко спал.

Он действовал мне на нервы.

— Не было ли случайно у Карузо друга, с которым он вместе молился, и не могли ли они вдвоем подняться на купол?

Ладно, я не так искусен, как Галли, но еще прежде чем я почувствовал его ладонь на своей руке, я понял, что надо было придумать какой-нибудь более хитрый способ, чтобы задать вопрос, в действительности представлявший большую проблему.

Видаль остался безучастным. Он пожал плечами и смял окурок о древнюю каменную стену. Выпотрошив окурок, он положил бумажку в карман.

— Прошу меня простить, но я должен вернуться к работе.

— Святой отец, пожалуйста… — начал Галли.

Я перебил его. Как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж.

— Он поднялся на купол с женщиной, да? И не в первый раз. Он часто поднимался на купол с женщинами по ночам, чтобы их никто не мог потревожить. Они молились, а иногда вместе обретали Бога другими, невиданными доселе способами. Может, купол отверг их?

Взгляд Видаля горел огнем.

— Он ходил туда молиться. Он был там один.

— Но только не в ту ночь, когда его убили, — давил я.

Видаль посмотрел на меня так, словно я произнес непристойность, но ничего не ответил.

— Как давно он туда ходил? — спросил Галли.

— Последние несколько месяцев он ходил туда довольно часто, его что-то беспокоило. Он просыпался задолго до рассвета и отправлялся на купол. Он говорил, что там так хорошо молиться и размышлять.

— Вы не знаете, о чем он тревожился? Что его беспокоило? Это был кто-то или что-то?

— Что-то… я точно не знаю.

Я надавил бы на него еще. Может, даже расплющил бы о стену и слегка выпотрошил этого священнослужителя. Но когда Видаль прыгнул обратно в свою яму, Галли потащил меня прочь из церкви.

На следующий день мы отправились с визитом к крючконосому епископу. Когда мы шли к машине по испещренной солнечными зайчиками площади Святого Петра, Галли спросил:

— Паоло, почему ты так грубо разговаривал с отцом Видалем? И этот вопрос о женщине…

— Считай это догадкой, ниспосланной свыше. Кроме того, я хотел встряхнуть Видаля. Этого надутого карлика…

— Паоло! Отец Видаль — важная персона, автор новой гуманистической и свободной теологии. Он очень влиятельный мыслитель. Его весьма уважают в церкви.

— Ну и что? Может, это он. Он со своим приятелем Карузо поднялся под купол, чтобы помолиться, полюбоваться мозаикой, кто знает еще зачем. Поссорились, он ударил Карузо. Если отнестись со снисхождением, то можно предположить, что это был несчастный случай. Дело закрыто.

Я лез на рожон, но Галли был терпелив:

— Паоло, отец Видаль приобрел свое влияние как новый мыслитель, потому что водит дружбу с Его святейшеством.

Черт.

— Как и Карузо, — подумал я вслух. Среди бумаг Карузо была дружеская записка от папы, в которой Треди благодарил его за какую-то статью. Если он был очередным новым мыслителем, то почему его так интересовали «Ключи», приверженцы старых взглядов, народ весьма специфического и консервативного толка?

В Риме и Ватикане мы разговаривали с людьми, которые работали с Карузо или были с ним дружны. Результат незначительный, думал я про себя, когда на нашем пути в офис Галли появилась длинная цепочка японцев, самых дотошных туристов в Риме. Мы ждали, пока они кратчайшим путем пересекут гигантскую площадь, следуя парами за усталым итальянским гидом, равнодушно размахивавшим розовым флажком.

— У одного из моих офицеров возникла хорошая мысль, — сказал Галли. — Мы обзвоним всех людей, записанных в телефонной книжке Карузо, и сообщим, что семья монсеньора очень просила не присылать цветов, но была бы благодарна, если бы они поставили свои имена на открытке соболезнований вместе с ведущими деятелями церкви. Возможно, они поделятся кое-какими мыслями о Карузо, из которых можно составить общую надгробную речь. Похоже, его все любили: работяга, хороший священник, товарищ. Они расскажут нам что-нибудь о нем, а мы узнаем кое-что о них.