вписывалось. Ну, хорошо, допустим, это «наследный принц». Улыбка киноактёра – вроде того, которого мы с Эгле как-то раз видели на рекламном плакате (мы не пошли на этот фильм, Эгле ещё велела мне запомнить, что актёра зовут Джидженс Тхара, и никогда не ходить на его фильмы).

Если эта улыбка пережила войну, то Марсен рисуется мне по-настоящему омерзительным.

Если эта улыбка фальшива, то Марсен – не более чем слабак, желающий понравиться всем сразу.

Я запутался ещё больше. Так или иначе, пока что я не видел никаких причин его уважать. Для этого мне надо было добровольно остаться с ним наедине. А Марсену – перестать быть лапочкой.

Но нет. Он продолжал оставаться лапочкой, даже когда препирался со мной. Хуже того, он всё время творил звукомагию. Свободно, как дышал, пусть это и были какие-то мелочи. Эгле очень радовалась. А меня это, опять же, раздражало.

Кроме того, я всё никак не мог понять, щадит он нас или контролирует. Самое криминальное, что он предложил – сделать воздушного змея. Ну, хорошо, это действительно было весело. У сеньоры Элинор нашлась куча материалов, из которых можно было сделать отличного змея. Она даже помогла нам его разрисовать. Самое криминальное, что он одобрил – предложение Эгле развешать фонарики на флюгерах. В принципе, это можно было сделать с земли, при помощи звукомагии. Но Эгле сделала вид, что совершенно об этом забыла. Крючконосый гад Марсен тоже сделал вид, что совершенно об этом забыл. Зато вспомнил все выходы и лазейки в высоких зданиях с флюгерами. Дня два мы клеили фонарики. И ещё два ранних утра ушло на то, чтобы их развесить (выход ранним утром вызывает меньше вопросов у родителей и гарантирует отсутствие на улицах агрессивных подонков). Да, мы, как придурки, облазили не меньше двадцати крыш. Ну, и потом, конечно же, драпали от рассерженного сторожа. Потому что последний флюгер мы выбрали не где-нибудь, а на крыше университета Ленхамаари. Залезли туда, успешно сбежали, потом зашли к Эгле за змеем и поехали на набережную. Не могу сказать, что это был плохой день. Только вот фонарики мы пока не зажгли. Конечно, предполагалось, что мы вернёмся ночью. Но…

Но я не верил, что это хоть сколько-нибудь реально. И я, и Эгле отлично помнили, кто и в каких количествах бродит по городу. Марсен тоже об этом знал. Так что лично я подозревал, что вечером найдётся какая-нибудь причина не ходить и не зажигать фонарики.

Взрослые всегда так делают.

Поэтому, когда мы провожали Эгле домой, настроение у меня начало потихоньку портиться.

– Почему ты лазил с нами по крышам? – Спросил я.

Марсен легкомысленно пожал плечами:

– Потому что это было весело. Разве нет?

– Это было опасно, – возразил я. – Разве ты не должен за нами присматривать?

– А я присматривал, – безмятежно отозвался Марсен. – Ведь с вами ничего плохого не случилось?

– В этот раз – нет. Но ты же за нас вроде как отвечаешь. Тебе полагается пресекать такие идеи в корне. Учить нас радоваться тому, что у нас есть, и всё такое.

Марсен прищурился, глядя вдаль. На секунду даже показалось, что мне всё-таки удалось его достать. Эгле, тревожно переводившая взгляд с меня на Марсена, подтвердила мои надежды.

– Опасность споткнуться и разбить нос не означает того, что всегда нужно смотреть только под ноги, – ответил Марсен после небольшой паузы.

– О, – глубокомысленно сказал я, – так ты поэтому крючконосый?

– Я таким родился, дурашка, – досадливо ответил Марсен. – И, слушай, сколько можно? Ещё одна шутка про мой нос – и я наколдую тебе такой же.

– Понял, – серьёзно кивнул я. – Запомню.

– Молодец.

– Считай, уже запомнил.

– Я в тебе не сомневался.

– Зарубил себе на носу.

– Отлично. Готовься, сейчас на втором рубить будешь.

– На каком ещё втором? – Слегка опешил я.

– Который я тебе сейчас наколдую, – зловеще пояснил Марсен. – Я же не сказал, что сделаю твой нос крючковатым, я обещал тебе такой наколдовать.

Эгле рассмеялась – с видимым облегчением. На самом деле, после первой же моей фразы я пожалел, что вообще взялся ковырять Марсена. Сейчас я особенно чётко осознал, что зря всё это затеял. Поэтому даже не просто заткнулся, а пробормотал перед этим:

– Проклятый кофейный демон…

Я знал, Эгле порадуется.

И не ошибся.

– Кстати, – встрепенулась она. – Почему ты сказал, что ты – кофейный демон?

Перед ответом Марсен одарил Эгле своей фирменной таинственной улыбкой.

– На самом деле, никто точно не знает, кто я, – сказал Марсен. – Кофейный демон – это единственная версия, у которой есть доказательства, только и всего.

Эгле нуждалась в доказательствах. А её вопросительный взгляд способен заставить любого скрытного зануду выложить всё что угодно.

Марсен скрытным занудой не был. Хотя я бы предпочёл, чтоб был. По крайней мере, иногда.

– Знаешь, кто занимается ежедневным подтверждением мифа о дятлах и певчих птицах? – Марсен махнул рукой вдоль дома, весь первый этаж которого занимали крошечные забегаловки. Штук пять, не меньше. Удивительно, что они не разорялись на таком мизерном расстоянии друг от друга.

На мой взгляд, засилие ларьков «кофе на вынос» убивало двух зайцев – красоту зданий Ленхамаари и очарование кофе на вынос. Впрочем, если хоть раз в день их клиенты будут поливать Марсена кофе, чаем и горячим шоколадом, я не против.

– Не знаю, – пожала плечами Эгле. – Вообще-то, тут все шумят.

– Согласен, – кивнул Марсен. – Но постоянно чем-нибудь стучат всего… – он прищурился, считая забегаловки, – раз, два, три… пятеро. Бариста. В сумме получается занимательный ритмический рисунок, особенно когда кто-то из нас, кофейных демонов, что-то поёт поблизости.

– Не верю, – хмыкнул я. И вызывающе посмотрел на него, когда он повернулся в мою сторону.

– Не бери меня на слабо, – угрожающе предупредил Марсен.

– А ты не бахвалься, – зевнул я. – Хотя… складно врать не каждый может, это верно. Наверное, после такой сказочки не стоит требовать подтверждений. Ограничимся сказочкой.

– Мелкий прав, – признал Марсен, обращаясь к Эгле, – складно врать не каждый может, у меня вот не получается. Мне вообще нельзя ничего ляпнуть невпопад, тут же приходится отвечать за всё, что я говорю. Эгле, тебе не трудно проверить, во всех ли кофейнях открыты двери?

Кивнув, Эгле умчалась. Мы остались стоять в начале спуска, глядя ей вслед. Я думал о том, какой страшный человек Марсен. Эгле сама по себе не склонна носиться сломя голову. Когда мы вдвоём, она и вовсе едва-едва переставляет ноги, почти как я. Какой же должен быть реактор внутри Марсена, чтобы заставить её так скакать, пусть даже совсем рядом нахожусь