— Я тут мало с кем знакома, — честно сказала я, — а еще вы были лучшими подругами. Представьте ситуацию. Вы единственный постоялец в гостинице. В один прекрасный момент хозяин гостиницы исчезает, и вам непременно надо его отыскать. Вы шапочно знакомы с его лучшим другом, знаете его адрес. Куда вы сначала отправитесь за помощью? В полицию? Или к лучшему другу?

— А с другом у постояльца срослось? — уточнила Клава.

— Виделись один раз, поговорили по душам, выпили по чашке кофе в его доме и там же выкурили по сигарете, — перечислила я. — Как сами-то думаете?

Клава помолчала.

— Думаю, что я бы тоже сначала отправилась к лучшему другу, — наконец ответила она. — Если только не он виновен в исчезновении хозяина гостиницы. И если бы я, конечно, никого, кроме него, не знала. Но самое главное — если бы я не знала, где находится полиция.

Она внимательно посмотрела на меня. Но почему-то в этот раз меня ее пронзительный взгляд не взволновал, а, скорее, разозлил.

— А мимо вас и мышь не проскочит, да, Клава?

— Не поверите, Таня, — она остановилась и понизила голос. — Мне даже искать эту мышь не надо. Сама на меня выскакивает каждый раз.

Я успокаивающе взяла ее под руку:

— Хотите поговорить об этом? Я неплохой слушатель. Не все же лучшей подруге расскажешь, правда? А другим — и подавно. Но мне — можно.

— Надо будет — поговорим и об этом. Кстати, вон, — Клава указала в сторону старого дома с красной калиткой, — тут жила первая жена Георгия Юрьевича. Здесь их дочь Валентина и останавливалась.

Зоя Константиновна тоже показала мне этот дом сегодня утром.

— А почему не у отца? Из-за его новой жены?

— Не знаю. Гордая была, — поджала губы Клава. — Или стыдно было. Или еще что. Но, думаю, главной причиной была мать, которая вела себя не очень-то. Многие тут от нее поплакали. Когда Георгий Юрьевич второй раз женился, то его первая супруга грозилась самопригласиться на свадьбу. Заценить смену, так сказать. В тот день Георгий Юрьевич мощную охрану возле дома выставил, а все гости заходили в дом только с его ведома.

— Да что же его бывшая могла натворить-то? — удивилась я.

— Все, что угодно. В принципе, она особенно ни жить не стеснялась, ни выражаться. Когда что-то не нравилось, то распускала руки и язык. Поэтому Валентина ей внука на каникулы не оставляла, отдавала Георгию Юрьевичу. Так что Сергей плохо знал бабку.

— Что же, они вообще не общались?

— Не общались. Он тут ни разу не был.

Я поняла, о чем говорила Клава. Мутные стекла, облезлые наличники, заросшая пушистой рыжей травой земля без намека на наличие каких-то посевов, край которой виднелся из-за угла дома. Здесь, получается, провела детство дочь Георгия Юрьевича. Что там Клава про нее рассказывала? Что бывала она здесь неохотно, подолгу не задерживалась. А после смерти матери была в Очажках редким гостем даже у отца. Значит, дом уже несколько лет никто не посещал.

— А дачники здесь не жили, Клава?

— Не жили. Кто им дом сдаст? После смерти Вали никто в наследство не вступал.

— А кто должен быть наследником?

Я прекрасно знала, кто именно должен был унаследовать эту «элитную недвижимость», но хотелось удостовериться в том, что в этой истории не появился кто-то другой.

— Дом должны были унаследовать Сергей и его сестра Маша, Валины дети, они были в первой очереди, но, насколько мне известно, Сергей никаких бумаг не оформлял, не интересовался этим, — сказала Клава. — А мог бы хату продать, были бы деньги…

Кстати, да. Продажа родового имения позволила бы Сергею поправить шаткое материальное положение. Не думаю, что он не знал или не думал об этом. Скорее, по какой-то причине не стал заниматься наследством. Почему? Почему не нанял доверенное лицо? Ведь живут-то они с сестрой не по-королевски. Но вот к Олегу все же приехал. По какому же делу, интересно?..

Кстати, о следах. Осторожно обходя лужи, мы с Клавой двинулись дальше. Напоследок я бросила взгляд на дом, который был почему-то никому не нужен. Мелькнула какая-то мысль в голове, но так и не выплыла на свет. Но насколько я себя знала, она непременно выскочит. Отлежится, сформируется и проявится в нужный момент.

В гостиницу Клава вошла первой, на правах первого заместителя пострадавшей хозяйки. Не разуваясь, быстро прошла по коридору, уткнулась в кухню, повела носом.

— Зойка, что ли, готовила обед?

— Нет, это сделала я.

— А она тебе разрешила?

Я заметила, что Клаве многое не нравилось. И если в чем-то, по ее мнению, была виновата я, то она начинала фамильярничать. Не знаю, замечала ли она за собой такие перепады. Правда, через минуту это без пяти минут хамство превращалось в строгость, недовольство и нежелание общаться. А еще через пару минут она словно прекрасно понимала, что со мной в такие игры играть нельзя. Вот и сейчас, резко «тыкнув», дала понять, что теперь она негласно занимает место Зои Константиновны. Я же благоразумно потупила взгляд, в котором нервная мадам могла прочитать то, что ей совсем не понравилось бы.

Вернувшись в коридор, Клава остановилась около комнаты, в которой я нашла раненую Зою Константиновну. Помедлив, положила пальцы на ручку и резко распахнула дверь, но внутрь так и не зашла.

— Да, это случилось здесь, — тихо сказала я.

— Не слепая, вижу кровь-то, — буркнула Клава, глядя на пол. — Надеюсь, уберешься.

— Уберусь, — ответила я. — Но мне бы не хотелось, чтобы со мной разговаривали в таком тоне. Моей вины в случившемся нет.

Мы стояли и не двигались. Я чуть поодаль, а Клава — на пороге комнаты. Спустя минуту она аккуратно закрыла дверь и мрачно посмотрела на меня.

— Хорошо, что ты ее нашла.

— Она поправится, — успокоила я ее. — Сильное сотрясение получила, но жива. Надо бы наведаться в больницу. Собираюсь сделать это немедленно. Вы со мной? Или здесь подождете?

Пятиэтажное здание больницы выглядело очень респектабельно. Видимо, недавно ее капитально отремонтировали, потому что кое-где на территории попадались кучи битого кирпича, небрежно прикрытые разорванной упаковочной пленкой, а возле входа в приемный покой нас встретила батарея пустых пластиковых ведер из-под краски.

В холле больницы было малолюдно. Девушка-регистратор, выслушав нас, стала звонить в отделение. Клава внимательно ловила каждое ее слово. Переговорив с кем-то, девушка переключилась на нас.

— Зоя Константиновна Толубеева поступила в отделение интенсивной терапии, состояние оценили как стабильное. На данный момент риска для ее жизни нет. Вас туда не пустят.

— То есть она стабильна, но нас не пустят? — съехидничала Клава.

— Интенсивная терапия же, — округлила глаза дежурная. — Вход только для родственников, пускают только к тяжелым. Исключительно с разрешения главного врача.