– В последний раз, чертовка: хочешь ли идти со мною?

– Нет! Нет!

– Кольцо, которое я подарил тебе…

– Возьми его! – Кармен сдернула с пальца залог любви своего любовника и бросила ему в лицо.

Свет слабел, сцена темнела. Из каждой кулисы лучи прожекторов пересекались на героях этой трагедии, выделяя их красным. Рвущие душу аккорды, очень отдаленная тональность подчеркивали неизбежность непоправимого. Хозе с обнаженной навахой двинулся на нее. Сливались воедино души Кармен, Кассандры, Дидоны. Ждет ли Сару фон Штадт-Фюрстемберг участь Дженнифер Адамс? Убийца вполне мог заменить бутафорский нож настоящим. Даже полицейские не уследили бы за этим. Страх поселился в сердцах, вопрос был у всех на устах. Дежурный врач и пожарные напряглись, готовые вмешаться. Директор Королевской оперы отвел глаза. Неужели придется пережить новое убийство прямо в театре? Эрнест Лебраншю и Жилу не отрывали глаз от угрожающей руки тенора.

– Так как, проклятая!

Но цыганка уже сделала свой выбор и уверенно шла навстречу роковой судьбе, предпочтя свободу смерти рабству любви. А издалека доносился ужасающий гул разыгравшейся андалузской фиесты.

Тореадор, смелее в бой!

Знай, что чей-то взор глядит издалека

Все нежней и нежней…

И ждет тебя любовь!..

Лезвие вонзилось в сердце молодой женщины. Певица пошатнулась, смертельный удар поразил Кармен. Стон ужаса взлетел над залом, а на сцене распахнулись ворота арены, выпустив восторженно беснующихся любителей боя быков.

– Арестуйте меня, это я убил ее, – признался Хозе Эскамильо, заметившему тело своей возлюбленной, лежащее на земле в луже крови.

– Ах, Кармен! Моя любимая Кармен, – простонал тот, бросаясь к ней. Страстными поцелуями осыпал рыдающий любовник бездыханное тело своей любовницы.

Никогда еще так медленно не закрывался занавес оперы; никогда еще финальный аккорд не венчался столь длительным молчанием. Нужно было сначала удостовериться, что она еще жива. Исполнители на сцене не двигались с места, будто застывшие в невесомости: глаза всех были устремлены на героиню. Да и сама Сара не знала, оживет ли. Она не решалась подняться. Переживет ли она Кармен? Она осторожно повернула голову… вправо… влево и привстала на колени. Согнувшись, Сара прижала ладонь к месту, куда был нанесен удар, и ощутила что-то липкое, просачивающееся сквозь ткань платья. Неужели кровь? Нет, не настоящая, бутафорская, но они об этом еще не знали. Не нужно торопиться, не следует показывать им, что она жива и невредима. Она оправдает их деньги и свою славу. Тишина давила. Ни движений, ни перешептываний. Лишь редкие приглушенные откашливания. На лицах зрителей читалась еле сдерживаемая тревога. Дирижер, все еще находящийся под впечатлением предыдущего представления, вышел из-за своего пюпитра и вплотную приблизился к авансцене. За ним, немо вопрошая, последовали оркестранты.

И тут Сара встала, скромно торжествуя. Ее пощадили. Теперь можно выйти на поклоны. Не описать исступленный восторг, хлынувший ей навстречу. Всем понадобилось срочно выплеснуться, ободрить себя, успокоить себя рукоплесканиями и топотом ног, истерическими воплями «браво!». Облегченно вздохнувшие оркестранты бурно выражали радость: били смычками по скрипкам, альтам и виолончелям, колотушками по литаврам и барабанам. Надрывались тамбурины, трещали кастаньеты, вплетаясь во всеобщий хаотичный гвалт. Певица добилась своего. Она осталась жива и стала легендой. Публика очень долго не отпускала ее; вызовы следовали один за другим. Одна перед красным бархатом, она скромно благодарила, застенчиво улыбаясь в низком реверансе; ей будто и невдомек, что этот успех, этот энтузиазм предназначались ей. Нечего и говорить, что все зрители стояли, как один, приветствуя ее; из зала неслась огромная, вышедшая из-под контроля, все захлестывающая волна обожания. «Отдайся ей, не противься, не иди наперекор; тебя ублажают, тебя возносят. Ты – на вершине карьеры; главное – не спускаться на землю, светить на небосводе славы яркой звездой, пренебрегая падающими звездами».

Звезда пересекла сцену, кулисы, опьяненные ее взлетом! Она уже начинала привыкать к головокружительной высоте. Едва ли прислушивалась она к комплиментам актеров, похвалам дирижера, к выражениям в превосходной степени директора – она прошла сквозь них, словно они были невидимыми. Ее телесная оболочка была бесплотной, невесомой. Дверь артистической привела ее в чувство. За ней она укроется от внешнего мира и сможет до бесконечности продлевать свой апофеоз.

– Спасибо, Джейн, сегодня вы мне не нужны. В этот вечер я хотела бы побыть наедине с собой. Прикройте дверь и не ждите меня.

Подобное пожелание было подарком неба. Костюмерша чрезвычайно обрадовалась: о лучшем нечего и мечтать.

– Как вам угодно, мадемуазель. Желаю вам приятно провести вечер.

Сколько времени просидела Сара перед зеркалом, всматриваясь в свое отражение и словно не видя его? Достаточно для того, чтобы остальные могли подготовить ей пышную церемонию. Надо же, они даже сделали запись представления! Только голос совсем не похож! Странно, кто же это поет?

Меня предупредили,

Что ты недалеко, что должен ты прийти.

И мне сказали даже: берегись.

Но я тверда и смерти не боюсь.

Неужели она сама машинально произнесла это вслух? Ведь это слова Кармен. Шутка ее товарищей? Чего им надо? Разве нельзя оставить ее в покое?

– Браво, вы меня хорошо разыграли, но самые лучшие шутки – короткие!

Нет, знаю я, мой час настал.

Знаю, ты убьешь меня.

На этот раз – она была в этом уверена – несколько глуховатый голос доносился из соседней комнаты.

И даже мертвая

Не уступлю тебе!

– Это уже становится невыносимым! Кто бы вы ни были, покажитесь!

– Напрасно ты позвала меня.

Дверь ванной комнаты медленно отворилась: дьявольский скрип, горестный стон. На пороге стояла Сен-та Келлер, преображенная в Дженнифер Адамс в костюме цыганки.

– Призрак! – невнятно пробормотала Сара.

Кармен никогда не уступит,

Кармен умрет свободной!

Голос грудной, замогильный, низкое контральто. Наводящий ужас голос мщения.

В одном из больших стенных шкафов, осознавая всю нелепость ситуации, притаились инспекторы, готовые в случае необходимости вмешаться. Сквозь тонкую щель между двумя разошедшимися дощечками им виден был кусок комнаты. При малейшем осложнении они выскочили бы, чтобы помочь сообщнице. И как это они позволили втянуть себя в такую гротескную авантюру? Хорошо еще, что доктор Джонсон был рядом; он находился вместе с Джейн в гримерной для быстрого переодевания. В случае нервного срыва присутствие психиатра окажется неоценимым. В другом шкафу, отделенном от первого тонкой фанерной перегородкой, ликовал Эрнест Лебраншю, который был совсем не против поразвлечься за счет Скотленд-Ярда.