Пропасть, лежащая между нею и этим человеком, никогда еще не была для Алисы так очевидна.

«Неужели это только из-за Атлантики? – растерянно подумала она. – Только из-за географического расстояния, только из-за океана?..»

– А лучше бы ты ко мне вернулась, – вдруг сказал Марат. – Да так оно и будет рано или поздно.

– Я не вернусь.

– Вернешься, вернешься, – уверенно усмехнулся он. – Не зря же тебе все у нас нравится. Даже бытовой бред.

– Я внесла свою часть квартирной платы на счет агентства, – сказала Алиса. – До конца апреля. Потом ты можешь снимать квартиру один или отказаться от нее. В ближайшее время я заберу оставшиеся вещи.

Он смотрел на нее насмешливо, как смотрят на ребенка, который с уверенным видом говорит детские глупости о взрослой жизни. Он почему-то не верил ни одному ее слову. Но ей совсем не хотелось сейчас разбираться, почему. Да и потом не хотелось ей в этом разбираться.

– У меня через пятнадцать минут репетиция, – сказала Алиса. – По-моему, мы выяснили все. Мне пора идти.

– Ты будешь моя.

Теперь он смотрел с ненавистью. Желание унизить ее стало в его голосе единственным. Не глядя больше в его глаза, светящиеся злым азартом, Алиса пошла прочь по коридору.

Это было неприятное воспоминание. Физически неприятное – такое, как если бы на белый навес летнего кафе вдруг вылилась целая бочка грязи, и эта грязная, мокрая ткань упала бы и облепила Алису всю, с ног до головы.

– Так как, придешь в школу? – спросила Маринка.

– В школу?

Алиса тряхнула головой, отгоняя ненужные воспоминания.

– Ну да, в танцевальную. Для звездулек с кошелками. Степ потренировать.

– Приду, – вздохнула Алиса. – Давай договоримся, когда.

Школа танцев, в которой Маринка работала два раза в неделю по утрам, занимала первый этаж сталинского дома на Москворецкой набережной. Алиса уже разбиралась в респектабельности московских улиц и без труда определила, что школа «Первый VIP» соответствует своему названию как минимум местоположением.

Название, впрочем, заставило ее улыбнуться: пафосная сторона московской жизни проявилась в нем во всей своей комичности.

Маринка встретила Алису у рецепции и сразу потащила в бар.

– Соку выпьешь, жара же на улице, – сказала она и посоветовала: – Персиковый бери, они персики прямо из Узбекистана везут, чуть не в руках, чтоб свежие.

В меню, поданном улыбчивым барменом, цены проставлены не были; это ненавязчиво указывало на элитарность заведения. Алиса взяла персиковый сок и для Маринки тоже.

– Да мне не надо… – пробормотала та.

Происходи это все в Нью-Йорке, Алиса внятно объяснила бы Марине, что вполне может себе позволить угостить подружку персиковым соком, несмотря на то что он наверняка неестественно дорогой, как все беспричинно элитарное. Но Москва не любила внятных объяснений – здесь в них почему-то чувствовалась нарочитость. Алиса не понимала, почему это так, но месяца примерно через три своей московской жизни просто перестала как-либо объяснять свои действия. Этому никто не удивился, и Алиса поняла, что поступила правильно.

– Вон та, видишь. – Маринка едва заметно кивнула в дальний угол бара. – Миллиардерша. В смысле, муж у нее миллиардер. Долларовый, конечно, – уточнила она. – Пол-Москвы бизнес-центрами застроил. Она сюда каждый день ездит.

– Ей так нравятся танцы?

– Танцоры ей нравятся, а не танцы, – усмехнулась Маринка. – Персонально один танцор Лешка, к нему и ездит. Сначала было скандал закатила: я, мол, такие деньги плачу, а он меня трахать отказывается! Ну, ей быстренько объяснили, что это в его служебные обязанности не входит, только если по великой любви и доброму согласию. Вот, теперь любви добивается. Или цену утрясает.

– Не слишком возвышенно, – заметила Алиса. – Как-то не по-русски.

– Да они же тут все, ну, клиентки, на стенку от скуки лезут, – объяснила Маринка. – Если б про возвышенное понимали, по жизни не скучали бы. А так – влюбиться не умеют, да и не в кого, а нервишки хотят пощекотать, вот и бросаются на каждый свежачок. К нам тут одна звездулька ездит. Попса, из телика не вылазит, ее каждая крестьянка знает. Казалось бы, ей все эти танцы-шманцы по работе осточертеть должны, так ведь нет! Не представляю, говорит, что бы делала, если б не это, за окном ничего не радует, и вообще стимула к жизни никакого нету… Ну, пойдем, покажешь чечетку, у меня смена закончилась.

В коридор, по которому Алиса с Маринкой шли к репетиционной, доносилась из-за дверей музыка и обрывки знакомых фраз: «Левый поворот, половинка правого… корте, шаг, закрест…» В приоткрытую дверь одной из комнат Алиса разглядела высокую даму в танцевальных колготках в сеточку и в золотых туфлях для латиноамериканских танцев. Дама старательно повторяла движения сальсы, которые показывала ей преподавательница с выкрашенными до невозможной белизны волосами.

Тонкости степа Алиса показывала Маринке не дольше получаса – этого оказалось достаточно. В той мере, конечно, в какой могло оказаться достаточно любого поверхностного урока.

– У тебя педагогические способности хорошие, – одобрительно заметила Маринка. И хохотнула: – Может, к нам подрабатывать пойдешь? А что, топовому преподавателю, между прочим, сто баксов за занятие платят. Ты как раз по топ-разряду пошла бы.

– Я обдумаю твое предложение, – улыбнулась Алиса. – Если меня выгонят из мюзикла, я сразу наймусь сюда.

– От тюрьмы да от сумы не зарекайся. Слышала такую пословицу?

– Слышала. Очень русская пословица, – пожала плечами Алиса. – Почему надо заранее думать о тюрьме? И что означает сума?

– Нищету она означает, – усмехнулась Маринка. – А пословица для местных условий очень даже жизненная. Ладно, что тебе до этого всего! Хочешь, кальян покурим?

– Я же не курю.

– А кальян и не курево, а медитация. Тем более если на молоке – полезно даже.

– Ну, пойдем, – кивнула Алиса.

В полезности кальяна она сомневалась, но ей любопытно было посмотреть, как ведут себя в своем кругу представители московской элиты. Конечно, это был чисто этнографический интерес, который никак не затрагивал чувства, но почему было его не удовлетворить?

В кальянной собрались в основном дамы. Они сидели на низких диванах, застеленных восточными коврами, и по их лицам, по общему тону сливающихся голосов было понятно, что здешняя медитация имеет в своей основе обыкновенное и естественное желание посплетничать.

– Ты видела, в чем она на кладбище притащилась, когда папашке ее памятник открывали? – донеслось до Алисы. – Маман, конечно, тоже хабалка, но хоть что-то соображает: как положено, синий костюмчик в серую полосочку. А эта – встала рядом с президентом, только что за руку его не хватает, а сама в розовой кофточке и золотыми бляшками обвешана, как елка. Один кулончик, представляешь, сантиметров десять в диаметре, в виде пятака с советским гербом, а внизу написано: «Шанель». По-русски написано. Красота умопомрачительная!