Но здесь была не Америка, и здесь Алиса опрометчиво пообещала, что покажет Марине несколько приемов степа, которые та почему-то называла тайнами мастерства.

Маринка была иронична, не лезла в карман за резким словечком, но даже она время от времени начинала мыслить обычными для русских пафосными категориями.

– Если хочешь, в школу ко мне приходи, – немного заискивающим тоном предложила Марина. – И степ покажешь, и на наших звездулечек попсовых посмотришь. Русская экзотика, тебе интересно будет. – И, встретив Алисин недоуменный взгляд, объяснила: – Я же танцульки преподаю, я тебе не говорила разве? Танцульки для звездулек. Ну, и просто для толстых кошельков и их кошелок.

– Говорила, – вспомнила Алиса. – Но мы можем позаниматься и у нас в театре, утром после разминки, например. Мне кажется, твое начальство в танцевальной школе не будет довольно, если ты занимаешься не своими обязанностями.

– Да плевать на него, – беспечно махнула рукой Маринка. – Мало ли чем начальство недовольно? На все внимание обращать – никаких нервов не хватит.

Все-таки Алиса никак не могла привыкнуть к этой русской способности не напрягаться из-за того, что вообще-то должно держать в напряжении, – из-за служебных обязанностей, например. Для дела, любого дела, это было, без сомнения, плохо. Но, следовало признать, для того чтобы жить, то есть просто замечать, что происходит вовне тебя и у тебя в сердце, эта способность была очень даже хороша.

«Ну не любим мы работать, – вспомнила она слова Марата. – Мы зато жить любим».

Марат вспомнился некстати; Алиса поморщилась. Заодно ведь вспомнилось и объяснение, которое у нее с ним произошло.

Началось оно как-то мимоходом, словно бы не всерьез. Они столкнулись в коридоре театра, это было через три дня после того, как Алиса ушла из квартиры в Кривоколенном переулке.

– Что-то случилось? – поинтересовался Марат. – Ты куда пропала?

Он стоял, держа руки в карманах брюк, покачивался с пятки на носок и смотрел на Алису исподлобья. Глаза его посверкивали непонятно и узко.

– Я от тебя ушла, – сказала Алиса. – Мы можем обсудить мое решение, чтобы ты понял, почему я его приняла.

– Все-таки ты сугубая американка, – усмехнулся Марат. – Несмотря на русскую бабушку. Все по полочкам раскладываешь, для спонтанности у тебя места нет.

– Я не уверена, что в наших с тобой отношениях была спонтанность, – пожала плечами Алиса. – Они с самого начала были осознанными. Даже слишком, – добавила она.

Все-таки он не все про нее понимал. Нормальная американка никогда не сказала бы, что ее отношения с бойфрендом слишком осознанны. А какими же они должны быть? Именно осознанными, и подробно обсуждаться на каждом этапе своего развития.

До Москвы, до России, Алиса тоже считала нормой именно такие отношения. И ее смущало и сердило то, что теперь она считает иначе. А почему иначе и как – иначе? Этого она не знала.

– Что значит слишком? – насторожился Марат.

– Мы с тобой с самого начала относились друг к другу функционально, – объяснила Алиса. – У нас был хороший секс, и это притягивало нас друг к другу.

– Только это? – усмехнулся он.

– Да. Может быть, у тебя это было что-то другое. Знаешь, мне не всегда были понятны твои реакции. Я поэтому даже фантазировала себе про тебя какие-то иллюзии. – Алиса тоже усмехнулась. – Но это уже неважно. Сейчас я понимаю, что в основе моего к тебе отношения всегда лежал только хороший секс.

– С чего ты вдруг это поняла? – перебил ее Марат. – И вот именно сейчас?

Что она могла ответить? Что поняла это из-за дождя, в шуме которого была простота и правда, все объясняющая в жизни, или из-за того, что у совершенно незнакомого человека взгляд был не похож на голос? Все это были слишком смутные материи, к тому же она постеснялась бы произнести это вслух, к тому же Марат, пожалуй, и не понял бы, о чем она говорит.

– Почему я это поняла, неважно, – сказала Алиса. – Может быть, раньше я просто была непроницательна. Во всяком случае, я не могу спать с мужчиной, который спит с другими мужчинами за деньги. Извини, я случайно услышала твой разговор в казино.

Его глаза сузились совсем, и их блеск стал похож на блеск клинка. Он молчал минуту, не меньше. Они смотрели друг на друга в упор. Это была слишком длинная пауза, но Алиса умела держать любые паузы, ее этому учили в актерской школе. Для тех отношений, которые полгода связывали ее с Маратом, а теперь вот развязывались, достаточно было того, что называется навыком.

– Я думал, ты смотришь на это более современно, – наконец проговорил он. – Ты же нью-йоркская богема, не тетка из Урюпинска! И вообще, вас ведь, по-моему, сексуальной толерантности прямо в школе учат.

Конечно, это так и было. Она в самом деле принадлежала к нью-йоркской богеме, которая на три четверти состояла из гомосексуалов, неважно, женщин или мужчин, и в школе ее учили так, как учили всех ее ровесников, и сказать что-нибудь нетолерантное про однополый брак было в высшей степени неприлично…

– Учат, – пожала плечами Алиса. – Но я ведь и не перехожу на другую сторону улицы, когда вижу тебя. Я просто не хочу с тобой спать. Это мое право.

Она говорила жестко, внятно, с отчетливыми интонациями, и говорила правду. Но при этом знала, что все это – и внятность, и отчетливость – нисколько не объясняют главного, из-за чего она ушла от Марата.

Конечно, ее привязывал к нему не только секс. Ей мерещилась в нем загадка, какая-то глубокая тайна – она вспомнила суровость воина, которая проступала на его лице, когда он спал, – и эта тайна казалась ей той самой тайной жизни, в которой есть и восторг, и опасность, и которая вечно манит к себе человеческую душу. И когда она поняла, что на самом деле все это объяснялось в нем просто – скрытым азартом, который ведет его по жизни, определяя каждый его поступок, допуская любое унижение, – когда поняла, что сама она и отношения с нею были для него всего лишь одной из составляющих этого азарта, и не более того, – это стало для нее таким сильным разочарованием, которого она от себя не ожидала.

Но об этом можно было говорить с незнакомым человеком, который свалился в квартиру с черной лестницы и которому не нужно ничего объяснять – Алиса улыбнулась, вспомнив это, – и невозможно было говорить об этом с человеком, которому ты должна объяснить, почему ушла от него ночью в его отсутствие и когда придешь за оставшимися вещами.

– Твое право… – медленно протянул Марат. В его голосе Алисе послышалась угроза, но природа этой угрозы была ей непонятна. – До чего же убогая страна!

– Какая страна?

– Америка твоя, какая еще! Что такое страсти, никто понятия не имеет. Бабы с искусственными мозгами, примитивные мужики…

– Про мужиков ты, несомненно, знаешь больше, чем я, – усмехнулась Алиса.

– Заткнись. – Глаза у него стали уже невозможно узкими, как конский волос. – Слишком много на себя берешь. У нас за такое морду бьют, даже бабам.