Впрочем, следует заметить, что не всегда Антонина получала удовольствие от пешей ходьбы – на самом деле работа операционной сестры достаточно тяжелый труд, и не каждый раз удавалось полностью отдохнуть и расслабиться перед следующим операционным днем. Однако с самого начала супруги решили не ездить вместе в служебной машине: то, что они муж и жена – это их дело и никого не касается, а на работе он – профессор, она – медсестра, поэтому следует держать дистанцию, чтобы не вызвать зависти, кривотолков, обид. В клинике они неизменно обращались друг к другу только на «вы» и по имени-отчеству.

Был случай, когда директор института в беседе в Иваном Егоровичем, которого высоко ценил и гордился тем, что у них в институте работает специалист такой квалификации, пожурил его за то, что не бережет он ценные кадры, к примеру, не разрешает Антонине Ивановне ездить вместе с ним в машине и что такая строгость имеет, пожалуй, оттенок некого ханжества. «Вы уж не обижайтесь на меня, Иван Егорович», – добавил он.

Профессор Пастухов не обиделся, просто ответил: «Это ваше мнение. Важно, как мы с Антониной Ивановной к этому относимся».

За семь лет, прошедших после смерти отца, Алексей возмужал, сделал колоссальный скачок в профессии: защитил кандидатскую диссертацию, а докторская, уже практически законченная, ждала лишь отзывов консультантов. И в материальном отношении многое изменилось в лучшую сторону, он даже предложил маме Тоне снова взять домработницу, ведь после перелома не так-то просто было управляться с хозяйством, хоть и небольшим. Но она предпочла ограничиться услугами «несушки» и рекомендованной ею весьма энергичной, еще не старой женщины, до стерильности чистоплотной. Та приходила раз в неделю во второй половине дня, быстро, споро, словно играючи, убирала большую квартиру, потом садилась ужинать вместе с хозяйкой и, главное, что мгновенно расположило к ней Антонину, оставалась с ней еще некоторое время, послушать музыку.

Вскоре Антонина Ивановна отметила про себя, что Корина – так звали женщину – не просто любит музыку, а имеет к ней непосредственное отношение, однако вопросов задавать не стала. Зачем? Если захочет, расскажет сама.

Только через несколько месяцев знакомства Корина настолько привязалась к хозяйке дома, что в один прекрасный вечер засиделась у нее, разоткровенничалась и рассказала о своей непростой судьбе.

Она была арфисткой, успешно работала в одном из престижных симфонических оркестров, с которым довольно часто выезжала на гастроли, в том числе и за рубеж, оставляя дома дочь на попечении мужа, тоже музыканта, флейтиста, который не один год безуспешно пытался «сесть», как выражаются оркестранты, в каком-нибудь оркестре. Стоило в каком-нибудь московском коллективе образоваться вакансии, он обязательно предлагал свои услуги, но в конкурсе претендентов всегда находился другой флейтист, который по тем или иным показателям превосходил его, а он так и оставался в своем училище преподавать молодым оболтусам. Постепенно стала появляться зависть, а потом и ревность к жене, более успешному музыканту, да еще приносящему в дом основной прожиток. Потом возник протест против поступления дочери в музыкальное училище, в класс арфы, а не флейты, как ему того хотелось. И в этом ему виделся не свободный выбор дочери, а императивный нажим со стороны жены. Как ни убеждали его жена и дочь, он оставался при своем мнении. Это стало еще одним поводом для обид, ускоривших полный разрыв между супругами.

После развода они сумели ради дочери не порывать полностью отношений, а найти приемлемый для обоих компромисс.

Прошло несколько лет, дочь уже училась в консерватории, а супруги убедились, что развод не принес никому ни спокойствия, ни решения проблем, но было уже поздно начинать все сначала или склеивать расползшийся по всем швам прежний брак.

Говорят, одна беда тянет за собой другую. Возможно, такой вывод – результат скопившегося опыта не одного поколения людей, но если это на самом деле так, откуда тогда возьмется та удача, то единственное, пусть крохотное, везение, которое потянет за собой целую полосу розовых дней радости и успехов? Об этом народная молва молчит.

Новая беда свалилась на Корину и в корне изменила ее судьбу: скончался главный дирижер оркестра, в котором она проработала все годы после окончания Консерватории. После нескольких месяцев разброда и шатания среди музыкантов пришел новый дирижер, молодой, амбициозный, недавно переехавший в столицу из славного своими культурными традициями провинциального города и страстно желающего первым делом доказать всем, что Россия прирастает именно провинцией. Разумеется, он привез в Москву своих лучших музыкантов, в том числе и молодую арфистку, свою любовницу, весьма ошибочно сочтя и ее лучшей – а как же иначе при таком раскладе? На самом деле она никоим образом не могла сравниться с Кориной, но решение принимал Главный и Корина осталась без работы. Поиски нового места ни к чему не привели. Собственно, с самого начала она понимала, что найти свободное место арфистки – абсолютно бесперспективное занятие: если для струнников и духовиков в каждом оркестре предусмотрено по несколько единиц, то арфа, как правило, одна, то есть на самом деле одинокая единица, в редких случаях две – это когда исполняется произведение, в котором композитор предусмотрел звучание двух инструментов.

Корина обратилась к Вере Ильиничне, своей давней знакомой, и та довольно быстро нашла ей клиентов, стараясь рекомендовать ее только в «приличные» семьи.

Что и говорить, не так-то легко было смириться с новым видом деятельности, но она сумела, не теряя самообладания и чувства собственного достоинства, отнестись к переменам в своей жизни трезво и философски.

Так Корина попала и к Антонине Ивановне, в которой вскоре обнаружила музыкального единомышленника.

Когда в доме появилась Юля, это внесло в жизнь Антонины целую бурю новых ощущений, чувство своей сопричастности к ее судьбе, своей востребованности, и когда она советовала девушке сказать матери, что очень нужна старушке, то была абсолютно искренна – ей нужна была Юля как объект приложения своего еще нерастраченного материнского инстинкта, потому что Алексей-солнышко, которого она вырастила, выпестовала и безгранично любила, уже вырос в абсолютно самостоятельного мужчину и характер их взаимоотношений, естественно, изменился. Все это она пока не пыталась анализировать, но уже чувствовала на интуитивном уровне.

Юля вернулась с балкона в комнату. Антонина взглянула на нее, и волна нежности к этой незнакомой девочке, уже успевшей в свои двадцать один год познать первую любовь, радость материнства, боль потери и горечь вдовства, захлестнули ее с такой силой, что она всплакнула.

– Что случилось? Почему вы плачете? – бросилась к ней Юля, обняла и погладила по голове.

Антонина Ивановна не смогла сдержаться, и слезы буквально хлынули у нее из глаз.

Юля опустилась на колени перед креслом и осторожно мягкой ладошкой стала смахивать слезы с ее щек.

– Я ведь тебе обещала поплакать вместе, вот и… – стараясь успокоиться, проговорила Антонина.

– Но я уже не плачу, – улыбнулась девушка.