Зато ребятам удавалось выкраивать деньги на билеты в Консерваторию, посещение которой вскоре стало для них необходимостью.

Наконец первая сессия позади, рубеж преодолен, планка взята, вожделенная стипендия получена! Наступили каникулы, и в первые же дни им удалось попасть на концерт совсем молоденького пианиста, который только что вернулся из-за границы, где занял на международном конкурсе первое место. Этот огненно-рыжий мальчик, почти их ровесник, с необычной фамилией Гилельс, поразил их своей виртуозной игрой, заразил восторженной любовью к звукам фортепиано.

На следующий день они уехали из Москвы в родное село, решив обязательно навестить в Калуге старушку, с которой за три года сроднились. Гостинцы для нее они приготовили загодя: московские конфеты и ветчину со «слезой» из Елисеевского магазина.

Поезд прибыл в Калугу вечером. Ребята нагрянули внезапно, и радость встречи превзошла их ожидания – старушка шустро собрала на стол, усадила их, сама не дотронулась до еды, сказав, что уже повечеряла, а только любовалась повзрослевшими и похорошевшими за год «родными детками», сидя напротив и подперев голову сухоньким кулачком.

После ужина она уговорила ребят переночевать у нее, а в деревню отправляться с утра. Долго упрашивать гостей не пришлось – уставшие с дороги, разомлевшие в тепле знакомого уютного дома да после сытного ужина, они разошлись по своим бывшим комнатам и вскоре уснули.

Ксения проснулась под утро, тихонечко вышла из своей комнаты и на цыпочках подошла к Ваниной двери. Прислушалась. Тишина. Она осторожно открыла дверь и неслышно вошла, не отдавая себе отчета, зачем это делает, постояла, глядя на спящего Ивана. Ей нестерпимо захотелось прижаться к нему, обнять и чтобы он целовал ее бесконечно. Легкими шагами она подошла к кровати и шустрой рыбкой нырнула под одеяло. Иван, разумеется, проснулся, с удивлением обнаружил рядом с собой Ксению и растерялся от неожиданности. А она уже обнимала его, жарко и неистово целовала и что-то шептала в промежутках между поцелуями.

– Ксюша, Ксюша! Ты что? Ты что творишь! Остынь… прошу тебя, остынь… я не железный… не надо… ты потом пожалеешь…

– Не пожалею, Ванечка, никогда не пожалею, – Ксюша непослушными руками лихорадочно стаскивала с себя рубашку.

– Дубинушка, глупенькая моя, я за себя не отвечаю… это не шутки, ты понимаешь? – Иван еле сдерживал себя.

– Понимаю. Я тебе верю…

– Я люблю тебя, Ксюшенька, родимочка моя…

И все случилось, как хотела Ксюша и как хотел Иван, потому что благоразумие не долго сковывало его желания…

В деревню они отправились в двенадцатом часу, твердо решив пока ничего не говорить родителям.

– Но почему, почему? – не мог понять Иван. – Я ведь не предлагаю рассказать им все, а просто хочу посвататься, чтобы по-настоящему, чтобы муж и жена. Что тут такого? Разве ты не хочешь этого?

– Конечно, хочу, дурачок, но только не сейчас, не сразу. Сперва поступлю в институт, потом нам надо с тобой притереться друг к другу…

– Притереться?! – возмутился Иван. – Куда уж больше притираться, мы с тобой двенадцать лет все притираемся.

– Но ты же меня не сразу полюбил, вдруг передумаешь?

– Мне никто, кроме тебя, не нужен. Я уже говорил тебе, а сейчас и подавно.

– А если я передумаю? – неожиданно задала вопрос Ксения.

– Ты хочешь сказать, что выйдешь замуж за другого?

– Ну… случается же и такое, – не унималась она.

– И ты сможешь с другим… вот так вот… как у нас с тобою было? – Иван так пристально и строго посмотрел ей в глаза, что у нее пропала охота продолжать это глупое заигрывание.

– Замолчи немедленно! – рассердилась Ксюша и прижала ладонь к его губам. – Сейчас же скажи, что ты мне веришь.

– Я тебе верю. Только давай больше так не шутить. – После минутного размышления Иван добавил: – А может, сходим в сельсовет? Прямо сейчас, а?

– Это еще зачем? – не поняла его Ксения.

– Зачем, зачем… Распишемся – и все. Точка.

– Какая точка, что ты! Тут-то все и начнется: приданое, свадьба, гости, угощение. Все село соберется!

– Так уж и все, – возразил Иван.

– Вот ты подумай: не каждый год парни из нашего села в институты поступают. Согласен?

– Ну…

– Это ли не повод нагрянуть всем селом?

– Твоя правда… А давай по-тихому, по секрету. Никому ничего не скажем, просто зайдем и распишемся. Никто не узнает.

Ксения рассмеялась:

– Только первые десять минут, а потом пойдет звон по всем избам – на чужой роток не накинешь платок.

– Пожалуй… – задумчиво произнес Иван.

Решили больше не спорить и оставить все как есть, до лучших времен.

– Ты же не станешь меньше меня любить, если в паспорте не будет печати? – с хитрой улыбкой спросила Ксюша.

– Еще чего! Но если будет ребенок…

– Ну-уу… когда еще он будет… – махнула рукой Ксюша, и тут уж на самом деле была поставлена жирная точка.

«Кирилл + Тамара», «Тамара + Кирилл» – эта надпись мелом с завидным постоянством появлялась на школьной доске из года в год. Сначала детей это смущало, а потом они привыкли, перестали обращать внимание и только улыбались снисходительно, мол, да, так оно и есть, мы любим друг друга, ну и что?

Кирилл жил с матерью, Натальей Сергеевной, молодой, привлекательной женщиной, рано расставшейся с мужем, когда сыну было всего три года. Развод для нее не стал трагедией – как-то так получилось, что прожив вместе пять лет, они легко расстались, не обвиняя ни в чем друг друга, не предъявляя претензий, словом, без привычного в подобных случаях взаимного озлобления. Бывший муж уехал в другой город, вскоре там женился, обзавелся приемным ребенком – она не знала, по какой причине они с новой женой взяли приемного малыша, – но алименты и подарки ко дню рождения и к праздникам присылал всенепременно. Собирался приехать в Москву, повидаться с сыном, но заболел скоротечным злокачественным заболеванием и умер.

Кирюша совсем не помнил отца и только когда пошел в школу, мать сказала ему, что родитель его умер от тяжелой болезни. Других подробностей она не рассказывала, да и зачем?

Работала она переводчицей с туристическими группами, но только в Москве, поскольку не с кем было оставлять сына, случись поездка куда-нибудь с группой. Заработка хватало едва-едва, но Кирюшу тем не менее всегда одевала и обувала отменно – чего не могла купить, шила сама, перешивала, переделывала, на одежду, протертую в коленках и локтях, ставила такие художественные латки, что мальчишки в школе завидовали и интересовались, где такие брюки или пиджак можно купить. Кирилл всегда отвечал: «Не знаю, спросите у моей мамы».

Тамара была единственной дочерью крупного в масштабах Москвы чиновника, с детства привыкшая к постоянной домработнице, машине, даче, неработающей светской маме, поездкам на курорты и всякие экзотические места за рубежом. Она не знала ни в чем отказа, но при этом не была капризной или избалованной, как часто случается в подобной ситуации.