На скулах Маслова обозначились желваки. Он переживал, но что сделать, чтобы реабилитировать себя, не знал. Кажется, даже Гузееву, который внимательно прислушивался к диалогу, стало его жаль, потому что он вдруг сказал:

– Лев Иванович, я думаю, лейтенант не так уж и виноват. Всего ведь не предусмотришь. Я, например, не понимаю, для чего этим мерзавцам понадобилось похищать мою жену. Примитивный расчет – они полагают, что этим заставят меня быстрее раскошелиться.

– А разве нет? – с любопытством спросил Крячко.

Гузеев медленно повернул голову в его сторону и спокойно сказал:

– Разумеется, нет. Я отлично понимаю психологию этих подонков. Уступки их только раззадоривают. Если они видят, что у них не идут на поводу, пыл их гаснет. Да вы и сами это знаете лучше меня.

– Наверное, вы правы, – задумчиво проговорил Гуров, а потом неожиданно спросил. – А как вы думаете, Павел Владимирович, Боско только на вас так давит, или хочет основательно потрясти всю команду?

– Я могу отвечать только за себя, – сказал Гузеев. – Мне неизвестно, вернулся ли на родину кто-то из ребят. Но, думаю, если они здесь и если Боско сам заявил, что займется ими, то он не отступится. Деньги для него – святое.

– А для вас?

– Для меня они – инструмент. Но я не понимаю, при чем тут я? Мы уже с вами говорили – я совсем не считаю себя святым. Но полагаю, что быть безропотной жертвой шантажистов мне не к лицу. И не в ваших интересах, чтобы какая-то заезжая банда устанавливала здесь свои законы.

– Это верно, – согласился Гуров. – Только вот заезжая ли?

– Что вы имеете в виду? – насторожился Гузеев. – Вам что-нибудь известно?

– Думаю, совсем скоро будет известно, – ответил Гуров. – Но пока нас беспокоит только одна проблема. Нужно во что бы то ни стало спасти вашу жену, и вы должны нам в этом помочь.

– Я готов, – ровным голосом сказал Гузеев. – Но по-прежнему считаю, что идти на поводу у бандитов нерационально.

– Никто не собирается идти на поводу у бандитов, – уже сердито сказал Гуров. – Но мы должны приложить все силы, чтобы не допустить трагедии. Поэтому мы должны с вами выработать тактику вашего поведения в тот момент, когда похитители с вами свяжутся. А связаться они могут в любую минуту. Поэтому, давайте, не будем откладывать. Прямо сейчас все и обсудим – у нас в кабинете.

– Я готов выполнить любые ваши указания, – послушно сказал Гузеев.

– Слышь, Володя, а здесь ведь холодно, как в погребе! – сказал Анатолий Переверзев, поднимая воротник свитера. – Мы тут задубеем на хрен!

– А это и есть погреб, – флегматично отозвался тот, которого назвали Володей, высокий, жилистый парень с большими костистыми кулаками. – В погребах всегда холодно, разве ты не знал? Даже летом, а сейчас сентябрь.

– Ну и на хрена это нам надо? – развил мысль Переверзев. – Я если бы знал, что буду тут дуба давать, ни хрена бы не согласился. И вообще, с какого прибабаха я должен бабу стеречь? Кто ее воровал, тот пускай и стережет. Нам-то в этом дерьме замазываться какой резон?

Длинный Володя ничего на это не ответил, а только пожал плечами. Зато подал голос еще один человек, сидевший на противоположном конце подвального помещения. Дневной свет почти не проникал в это странное логово, поэтому человека видно не было, но голос его прозвучал отчетливо, уверенно и с угрозой.

– Закрой хлебало, морячок! – сказал он из своего угла. – Ты на те же самые бабки губы раскатал, разве нет? Вот и помалкивай! Мараться он не хочет! Да ты уже замаран – пробы ставить негде.

Переверзев дернул головой, как сноровистый конь, на которого пытаются набросить узду. Он молча рванулся в тот угол, откуда доносился голос, но флегматичный товарищ тут же перехватил его и, приложив всю свою немалую силу, все-таки удержал от необдуманного шага.

– Остынь! – негромко посоветовал он ему. – Не мы здесь шишку держим. Да и правы блатные – у нас с ними одна цель. Нам, Толян, бабки свои получить надо! Я десять лет ждал, и меня теперь ничего больше не интересует – ни холод, ни дерьмо, ни бабы. Я вот когда свою долю получу, тогда и заживу. А пока я вроде полумертвый – как в том кино: все вижу, а ничего не чувствую. Я и тебе советую.

Он отпустил Переверзева, который зло передернул плечами, но в драку уже не полез. Он только несколько секунд всматривался в темноту, тяжело дыша и сжимая кулаки, а потом почти спокойным тоном сказал:

– Давай закурим, что ли...

– Это другое дело, – одобрительно заметил длинный Володя, доставая из кармана куртки сигареты. – Подымить никогда не вредно. Зря врачи говорят...

Они присели на корточки и закурили. В полумраке лица обоих казались серыми и неподвижными, точно маски.

Неожиданно из угла снова донесся голос, но на этот раз интонации его были гораздо теплее.

– А насчет холода не парься! Не дадим замерзнуть. К вечеру печурку затопим – тепло будет, как у кума за пазухой. Днем Мертвый не велит с огнем баловаться. Нас сейчас вся свора ищет. Заметят с воздуха в неположенном месте дым – и хана. Лучше не нарываться, правильно?

Переверзев злым взглядом посмотрел в темный угол, но на этот раз промолчал – то ли признал чужую правоту, то ли не желал больше тратить нервы. Однако теперь разговорился блатной, который, видимо, скучал в своем темном углу.

– Вот ты говоришь – бабу тебе стеречь западло. А кто ж ее для тебя стеречь должен? Эта баба – она по всем понятиям ваша. Вашего кореша телка – разве нет? За телкой и телок придет, мешок с баксами принесет... Разве плохо?

Переверзев и тут не поддержал разговор. Только очень тихим, но злым голосом признался приятелю:

– Правду этот гад говорит – западло мне такими погаными делами заниматься. Я сам не ангел с крылышками, много чего на совести, но людей мучить – этого я не переношу. А тут – бабу в подвале гноить! Да другому бы я за такие дела сам в глаза плюнул!

– Да не кипятись, Толян! – хладнокровно ответил Володя. – Вот завелся – баба, баба! Ты хоть вспомни, что она за баба. Она – подстилка этого ублюдка, а не баба. Видал, холеная какая, гладкая? Побрякушки на ней – тысячи стоят. На наши бабки все куплено! Мне лично ее, стерву, ничуть не жалко.

– Дурак ты, Володя! – сказал Переверзев. – Мне ее, допустим, тоже не жалко. Да дело-то не в ней, а в нас с тобой. У меня вон мать умерла, пока я за счастьем гонялся, батя состарился, тоскует, сам я уже давно на каторжанина похож... Ну и что? Где оно, счастье?

– Счастье в бабках, Толян, – убежденно сказал Володя.

– Да уж, конечно! – презрительно отозвался Переверзев. – Это ты себе в башку эту глупость вбил и радуешься. Счастье – это совсем другое. Есть оно – и никаких бабок не надо.

– Ну, это ты уже загнул! – фыркнул его собеседник.

– Ну, я не имею в виду, там, на пожрать-попить, – поправился Переверзев. – Это всегда надо. Но на это всегда и заработать можно. Мой батя вон, всю жизнь работал, а не за синей птицей гонялся. И дом у него свой был, и семья, и сын... Дурак, правда... – добавил он с сожалением. – Но тут уж его вины нет – такой уродился.