Мишель заглянула в карие глаза Джады.

– Как, по-твоему, отправить их завтра в школу или лучше дома подержать?

Джаде вспомнилась Анна с ее убийственным, почти ра­достным любопытством к трагедии Мишель.

– Детская жестокость – факт известный, – медленно проговорила она. – Но раз уж твоим ребятам все равно придется с ней столкнуться – то почему бы и не завтра?

Домой Джада вернулась далеко за полночь. Она едва держалась на ногах. В четыре руки с Мишель они наполни­ли и вынесли двадцать с лишним мешков, пропылесоси­ли нижний этаж, отобрали всю оставшуюся невредимой (в основном металлическую) посуду, выбросили осколки чайных и столовых сервизов, подмели и отдраили полы на кухне. Не сказать, чтобы в результате их усилий дом вернул себе прежний вид, но следы ночного кошмара уже не били в глаза.

Едва переступив порог собственного дома, Джада с блаженным вздохом сбросила туфли на половик у двери. В небольшой нише справа от кухни предполагалось устро­ить кладовку, но у Клинтона так и не дошли до нее руки. Дощатый пол до сих пор ждал, когда голые (хорошо хоть ошкуренные) доски накроют линолеумом, прочно обосно­вавшимся на месте будущего обувного шкафчика. Слиш­ком уставшая, чтобы сейчас злиться за недоделки, Джада сняла пальто и бросила его на спинку кухонного стула, хотя и Клинтон, и дети за то же самое сотни раз получали от нее нагоняй. Черт с ними, с правилами! Сил нет ползти к вешалке; до кровати бы добраться…

Уборка в доме подруги вымотала Джаду не только фи­зически, но и морально. К тому же вселила в душу страх. Прежде ей казалось, что неурядицы касаются только ее собственной семьи; у других же жизнь идет как по маслу. Ха! Разумеется, все в руках всевышнего, но… как тут не ис­пугаться, если жизнь белой подруги в одночасье полетела кувырком?

Ее взгляд вновь скользнул по пустой нише вместо кла­довки, по голым доскам кухонного пола. Когда-то она гор­дилась Клинтоном: видела в нем созидателя, человека действия, способного возводить дома и поднимать людей. Те­перь он если что и делает, то только рушит. И все же нужно постараться быть благодарной. Джада мысленно прочла короткую молитву. Так-то вот! Помни, что и у тебя все могло сложиться гораздо, гораздо хуже.

Она на цыпочках поднялась по лестнице, неслышно приблизилась к комнате малышки. Хоть что-то Клинтон довел до конца, и на том спасибо. Покрасил третью дет­скую, смастерил пеленальный столик для Шерили и даже повесил на двери табличку с именем младшей дочери. Джада приоткрыла дверь и заглянула в детскую – так, на всякий случай, убедиться, что с Шерили все в порядке. Кроватка была пуста. Боже, только не это! Неужели Клин­тону взбрело в голову уложить малышку с девочками?! Она метнулась к комнате Шавонны. На краешке широкой кро­вати свернулась калачиком Дженна, а самой Шавонны не было.

Странно. Может быть, под бок к папочке забралась, как не раз случалось раньше? Или опять разругалась с Дженной и объявила бойкот? Джада быстрым шагом дви­нулась по коридору. Что-то тут не так. Предчувствие беды ужом вползло в сердце, но Джада гнала его, убеждая себя, что причиной тому несчастье подруги.

В пять секунд добравшись до большой спальни, она рывком распахнула дверь. Пусто. Ни Шавонны, ни Шерили, ни Клинтона. Лишь записка белеет на неразобранной постели. Холодея от страха, Джада прыгнула к кровати и схватила листок.

«Джада!

Я принял решение. Я забираю детей и ухожу от тебя. Твоя дружба с преступниками доказывает, что ты не толь­ко плохая жена, но и плохая мать. Мой адвокат Джордж Крескин свяжется с тобой в ближайшее время. Дети сказали мне, что не хотят оставаться в одном доме с детьми нарко­дельцов.

Клинтон».

Джада пробежала глазами неровные строчки – один раз, второй, третий. Клинтон так не думает, не говорит и не пишет. Что все это значит? Свихнулся окончательно? Ее сердце заколотилось с такой скоростью и с такой беше­ной силой, словно решило вырваться из груди. Плевать на сердце. Плевать на усталость. Джада ринулась в комнату сына, рванула на себя дверь. Нижнее место двухэтажной кроватки отдано Фрэнки, а верхнее… верхнее пусто. Вновь пролетев темный коридор, она нырнула в кладовую, где целый угол всегда был занят чемоданами и дорожными сумками. Пусто. Словно одержимая, она бросилась назад, в комнату старшей дочери, и дернула вбок дверцу шкафа-купе. Пусто. Если не считать десятка пустых распялок. Резко повернувшись, она рухнула на колени перед комодом Шавонны. В ящиках пусто. Маечки, трусики, носоч­ки… все исчезло. Вместе с ее детьми!

Совершенно обезумевшая, Джада помчалась в боль­шую спальню. Вся обувь Клинтона, пара приличных кос­тюмов и кожаный пиджак исчезли. С ума сошел! Психопат! Забрал ее детей! Думает, это сойдет ему с рук? Думает, она для того работала без продыху, чтобы он в один прекрас­ный день исчез из дома вместе с детьми? А что он, хотелось бы знать, собирается с ними делать? Он ведь даже здесь не обращал на них внимания! Идти ему некуда. За гостиницу платить нечем, за няньку тем более. Ни денег нет, ни рабо­ты. Помощи ждать неоткуда – он даже с матерью не об­щался по-человечески с тех пор, как женился.

Джада побежала было к лестнице, но на полпути ее на­стиг весь ужас произошедшего. Она застыла на площадке каменной статуей, а когда жгучая боль пронзила грудь, со стоном опустилась на ступеньку. Кому звонить? Что де­лать? Хорошо, хоть успела зажать рот ладонью, подавив рвущийся крик. Дети ведь в доме – пусть чужие, но дети.

В полицию не обратишься – копы засмеют. Адвокату в такое время не позвонишь… даже если бы у нее был адво­кат. Родители на Барбадосе, да и немолоды они уже, не дай бог, не перенесут потрясения.

Пальцы Джады конвульсивно сжали деревянную стой­ку перил. Как мог Клинтон такое с ней сотворить?! Неуже­ли он ее в самом деле так ненавидит?! А дети? Они не могли согласиться бросить маму! Заставил? Наврал что-нибудь? Джада замотала головой, словно пытаясь отогнать кошмарную реальность. Увы, жест отчаяния не вернул ей детей.

Браку конец. Это понятно. Семьи больше нет, но детей она найдет, вернет домой, защитит! Дом и дети – вот тот алтарь, на который она, как жертвенного агнца, возложила свою жизнь, и никто не сможет отнять их у нее. Ей доста­нет сил отстоять cвoe.

Она будет сильной. Потом. А в этот страшный миг Джада уронила голову на колени и тихонько заплакала.

– Хочешь, я поеду с тобой? – в сотый раз повторил Тони, высаживая Энджи у терминала. – Тебе вовсе не обя­зательно делать это в одиночку. Я с радостью отложу командировку и присоединюсь к тебе.

– Нет, папуля, лучше я сама. – Энджи погладила отца по руке. – Мама тоже предложила помощь; все вместе мы могли бы устроить целый спектакль, но я решила просто зайти, сложить вещи и удалиться. Пусть стерео и блендер остаются у Рэйда. Бог с ними. Я заберу одежду, фотогра­фии и… ну, ты понимаешь.

– А он что, тоже там будет? – прорычал Тони. – Этот сукин сын…

– Он и не догадывается о моем приезде, – перебила Энджи – ей не хотелось сейчас слушать отцовскую ру­гань. – Успокойся, не собираюсь я с ним встречаться. С Рэйдом покончено. Но одежда мне пригодится. – Она опустила взгляд на свой дешевенький костюм.