Что он, черт возьми, имел в виду? Не полицейских?

Дверь кабинета со стуком распахнулась, и Мор, сутулясь, вышел. Если он испытывал какие-то неприятные чувства после пребывания в личном сарае Маккьютчена, этого не было заметно. У Сантьяго вдруг возникло множество вопросов. Он пошел за Мором, потом остановился, потом попытался высказать несколько путаных мыслей, но у него получилось только:

— Ну… спасибо…

Но Мор уже ушел.

Их первое совместное патрулирование быстро перешло в область воспоминаний. Последовали другие, более неприятные задержания: школьники из начальных классов поставили кресло-каталку с человеком, у которого были парализованы ноги, перед автобусом; подростки привязали пожилую учительницу к стулу и подожгли; шайка мародерствующих геев двадцати с лишним лет, одурманенных метедрином, насиловала студента Технологического института между мусорными баками на Западной Двадцать седьмой улице, в прошлом аллее ночных клубов.

А теперь бесплодное копание в быстро сходящем с повестки дня деле, которым не захотели заниматься сыщики из отдела расследования убийств, — смерть таксиста-араба по имени Эйяд. Видимо, он взял пассажира с психопатическими склонностями и оружием. Вялые усилия не дали почти ничего, кроме места преступления, произошедшего практически одновременно с их фиаско на Брум-стрит и в непосредственной близости.

Сантьяго неохотно признал, что хотя Мор и не самый лучший собеседник, он вполне пригоден к этой работе. Мор без колебаний вступал в схватку с задерживаемыми (которые неизменно давали ему для этого множество поводов), но и никогда особенно не увлекался. Наркоакулы находились под следствием по как минимум одной жалобе на жестокость (один из задержанных ими, попавший в блок интенсивной терапии в больнице Святого Винсента, оказался сыном старшего специалиста по изучению рынков из «Урбанка»), и теперь им приходилось являться к назначенному времени в Бюро внутренних дел, что Маккьютчен благоразумно замалчивал.

Лучшие детективы ОАБ (заявил Маккьютчен рычащей толпе репортеров на пресс-конференции) теперь «активно занимаются» тем, что он назвал «операцией полицейскопия», ведут сбор сведений о торговле наркотиками в барах. Сантьяго понимал, что Маккьютчен напускает таким образом туману, дабы заняться точками, но поскольку из мэрии по электронной почте пришло требование снизить уровень насильственных преступлений, связанных с наркотиками (вынужденный до сих пор сохранять ничего не выражающее лицо, Маккьютчен буквально ликовал, показывая копию документа толстым похмельным телеоператорам), он притворяется, чтобы отделаться от мэрии и городского совета (и использует название операции перед камерой как шпильку в адрес идиотов, придумавших норму отпуска бензина, что едва не привело его группу к самоликвидации).

Собственно говоря, тайное наблюдение за барами велось задолго до пресс-конференции Маккьютчена. В группе Сантьяго Мор молча согласился взять эту задачу на себя как ничем не примечательный. Сантьяго уже достаточно долго проработал с Мором, чтобы увидеть под Рыбьей мордой человеческие черты. Глаза его окружала сеть мелких морщинок, тонкие прямые линии на крепких, туго обтянутых кожей скулах и челюсти создавали едва различимые вертикальные и горизонтальные оси, словно он провел много времени в каком-то очень жарком или очень холодном и светлом месте. Под флуоресцентными лампами в участке эти морщинки старили Мора почти на десять лет, но в полумраке бара они становились незаметными, и Мор походил на бедного студента — этот вид он иногда подчеркивал незажженной сигаретой в уголке рта или поворотом кепки задом наперед. Он даже одолжил у Сантьяго одну из курток с капюшоном, покрывавшую его полевую куртку словно пончо. Это было то, что нужно: Мор походил на бродягу.

Сантьяго понимал, что сам он будет выделяться там, где Мор может слиться с окружающими. При его росте, широких плечах, узкой талии, приметных руках и глазах, Сантьяго, идя по территории, привлекал к себе внимание его низкий голос и властные манеры запоминались. Мор же входил в вечернюю толпу кутил как планка в паркетный пол.

Сантьяго поразило, как быстро Мор приспособился к своему окружению. Он подхватывал услышанные слова и фразы, тут же перестраивал их и повторял в разных последовательностях, с разной скоростью и (к досаде Сантьяго) без малейших следов раздражительного бульканья, звучавшего в разговорах с коллегами по ОАБ, в том числе с партнером (с которым почти не говорил). По виду он был незначительным человеком, по разговору тем более. Сантьяго решил, что Мор занимался секретной работой для какого-то другого подразделения — может, отдела по борьбе с грабежами или с незаконным оборотом наркотиков. Но это не объясняло ни его физической подготовки, ни странной отрешенности на службе; Мор вел себя так, словно большую часть времени находился в отключке. Сантьяго отбросил мысль, будто Мор принимает наркотики (полностью себя контролируя). Если предположить, что Мор был подсадной уткой БВД, то он не вел никаких записей и не проявлял интереса к другим членам подразделения или к его начальнику. Правда, он мог носить микрофон, которого Сантьяго не замечал. После полугода совместного патрулирования Сантьяго все еще не понимал, где Мор держит свой маленький странный пистолет. Когда Маккьютчен представлял Мора другим членам ОАБ (почти не обращавшим на него внимания), Мор медленно, демонстративно взял совершенно обычной «глок» в совершенно обычной поясной кобуре, положил его в ящик своего стола и запер. Сантьяго ни разу не видел, чтобы Мор доставал оттуда свое табельное оружие. Может, старался избежать старого обвинения в жестокости или на его счету было неоправданное применение оружия, и теперь он проходил испытательный срок. Сантьяго задавался вопросом, не служил ли Мор в отделе расследования убийств или даже в хваленом убойном отделе прокуратуры, члены которого встречались лицом к лицу с бандитами во всех пяти районах города. Вопросов было очень много, и Сантьяго догадывался, что Маккьютчен знает ответы по крайней мере на некоторые.

Но все это могло подождать. Операция «Полицейскопия» открывала Сантьяго путь к значительной, настоящей расследовательской работе. Пресса, городской совет, даже мэрия противились тому, чтобы ОАБ выполняло работу закаленных городских детективов, но при этом упускали из виду весьма значительный факт: численность детективов в отделе расследования убийств превысила пик тысяча девятьсот девяностого года и росла с каждым кварталом. Стиснутый бюджетными сокращениями и принудительными отставками транспорт отдела расследования убийств, службы медэкспертов, судов, исправительных заведений задыхался от перегрузок. Кто-то должен был оказать поддержку. ОАБ в этом было не одиноко. Другие подразделения набирали больше человекочасов в расследовании связанных с наркотиками убийств. Ученые мужи полагали, что смешение ролей разных отделов окажет пагубное воздействие на полицию, суды и права граждан. Сантьяго считал, что это по крайней мере сдержит волну убийств и привнесет потенциально полезные новшества, поскольку свежеиспеченные полицейские создадут иные методы и процедуры проникновения в сеть трех с лишним тысяч баров города.

Именно это привело в тот вечер Сантьяго и его странного партнера в бар на Брум-стрит, возле которого два идиота пытались изрезать друг друга. Тем вечером Мор (во второй раз) выхватил свой маленький пистолет большого калибра и спас Сантьяго. И тогда же вечером в их секторе (где, разумеется, не было других полицейских), в еще одном ресторане, закрытом за неуплату налогов, неподалеку от начала Голландского туннеля на Доминик-стрит, был обнаружен изувеченный труп таксиста по имени Эйяд Фуад.