ждать – голодранца и нищего? Держи сердце в холодильнике! Мы ей покажем в видениях, как ты тут с гуриями развлекаешься, так она мигом тебе отомстит. Найдет себе применение. На, смотри, – обвел палкой по воздуху он…

Предо мной открылась следующая картина: наш сельский участковый, которого я терпеть не мог, в сумерках подкрадывается к моему дому. Около калитки воровато оглядывается. Торопливо вытаскивает расческу и приглаживает свою плешивую голову, после стучит в ворота. В руке у него какой-то кулек, видимо с гостинцами. Скоро моя жена Зарнигяр, прикрывая платком лицо, открывает калитку. Ее сопровождает верный Боздар – наш волкодав. Участковый отпрыгивает назад, опасливо глядя на ощетинившуюся собаку, что-то говорит, пытаясь протянуть кулечек жене, гад. Но та, решительно помотав головой, захлопывает дверь перед его носом.

– У-у, сука! Муж воюет, а эта сволочь к жене дорогу прокладывает. Вернусь, убью гада! – в гневе подумал я и такую тоску почувствовал вдруг по своей жене и детям, что навзрыд заревел.

А старик, внимательно наблюдавший за мной, ехидно спросил:

– Ну что? Теперь хочешь остаться здесь и развлекаться с нашими штатными гуриями?

– Не-ет! – заорал я и вскочил на ноги. – Ты меня хорошо проучил старик, я все понял! Спасибо тебе. Теперь я хочу только одного, отвоевать наши земли и вернуться в свое село, в свою бедную, но такую мне родную лачугу. И не нужна мне эта зеленая трава – у нас она не хуже. Не надо мне этих молочных рек – молоко моей старушки-коровы вкуснее. Не нужны мне сочные красотки – жена моя, гордая и непреклонная, люба мне больше всех твоих райских гурий. Лишь об одном прошу, верни меня назад к моей верной Зярнигяр. Не дай моим детям сиротскую долю!

– То-то… – довольно крякнул старичок, и упрямые складки на его челе чуть смягчились. – Ладно, уговорил. Пойду, настрочу наверх прошение за тебя. Хоть и не люблю я за вашу неблагодарную людскую братию челом бить, но ради твоих детишек… – старик, кажется, даже прослезился. – Старый стал, сентиментальный стал… – проворчал он, уходя.

– Подожди, – расхрабрился я и решил еще и похлопотать для своей Родины, – скажи мне, пожалуйста, отец, что станет с нашим Карабахом? Когда Всевышний и Всемилостивый вернет нам земли? Ведь ты же знаешь, что наши бессовестные соседи, именуемые армянами, оттяпали самый лакомый кусок нашей отчизны…

Старика как будто змей ужалил. Резко повернулся и с неожиданной проворностью прыгнул в мою сторону. Глаза его горели и метали гром и молнии. Тыча палкой мне в нос, он закричал:

– Ты что, мать твою, думаешь Господь, бросив все свои дела во Вселенной, спустится на вашу вшивую планету и будет за вас земли отвоевывать? Если вы такие оболтусы, что веками воюя друг с другом и истребляя своих же, открылись перед соседями, Господь тут причем? Если вы не способны защитить свои отцовские земли, зачем они вам? Открой свои длинные уши, хорошенько запоминай и передай всем своим ленивым и безмозглым собратьям: пока вы не научитесь жить в мире друг с другом, пока не научитесь воспринимать интересы веры и родины выше своих жалких амбиций, пока не объединитесь единым фронтом против недругов, Карабаха не видать вам, как своих ушей! Ясно?!

Последние слова прогремели в ушах артиллерийским залпом и оглушили меня. Изображение старика, как на экране, начало расплываться, рассасываться и менять контуры. Я со страхом наблюдал, как со всех сторон на меня двинулись разные верблюды, лошади, бараны и другая живность, с широко раскрывшимися пастями, из которых изрыгались то огонь, то оглушительный гик и рев. Гурии, сладкие и нежные, вдруг превратились в страшных фурий и, раскачивая удлинившимися грудями, начали отовсюду на меня наступать, пытаясь заключить в смертельные объятия. Кажется, и небо пыталось слиться с землей и раздавить меня в лепешку. Голова дико закружилась, и я почувствовал, что падаю в глубокую бездну…

Потерял сознание. Когда очнулся, услышал причитающего у своих ног Гюлахмеда. Слышал и все ваши разговоры. Но управлять телом и подать голос не мог. Лишь когда понял, что вы собираетесь меня во второй раз умертвить, разозлился не на шутку. Кое-как собрав волю в кулак и втиснув душу обратно в тело, смог пошевелить пальцами. Остальное вы знаете…

Может минут пять никто из нас не шевелился, затаив дыхание под впечатлением рассказанного. Наконец Садык, по ходу закрыв неестественно отвисшую челюсть Гюлахмеда, прочистил горло:

– Бррр!.. Это не рассказ, – пробурчал он, – это какой-то фильм ужасов. У меня до сих пор волосы дыбом стоят!

– Как они стоят, если их нет, – напомнил мулле сей нелицеприятный факт Балабеков.

Садык обиженно промолчал. Я предложил:

– Надо собираться обратно. С такими впечатлениями на задание идти опасно. Мы спутаем армян с чертями. И уже рассветает.

– А что в штабе скажем? – задумчиво спросил Садык.

– А-а… – махнул рукой Балабеков, – что-нибудь придумаем.

– Ага… – противно скривился в лице Магомед. – Придумывать наш командир мастак.

Все уважительно замолчали и посмотрели на Балабекова. В ту незабываемую ночь мы смогли выполнить только один единственный пункт поставленной перед нами задачи. Это устами нашего штабного гласило: “Непременно вернуться назад живыми и здоровыми…”

Что мы и сделали назло врагу.

Все! Я закончил…

Арзуман нагнулся под стол за очередной бутылкой. Друзья-ветераны дружно протянули стаканы, ибо они не только опустели, даже высохли. Радостно примкнул к нам Режиссер, которого за штаны тянул и пытался удержать Оператор. Тут нас удивил еще и Прилизанный, который вдруг встал и гордо приплыл к нашей братии со своей емкостью. Выпив залпом порядочно налитую порцию горючего, он не отказался и от предложенного ему кусочка соленого. За ним растерянно семенил Зопаев, прихватив с собой еще и Гюлин стакан. В общем…

– А вы, – прожевывая закуску, ехидно обратился ко мне Прилизанный, – выходит, еще на войне применяли свой талант выдумщика-писаки?

Я находился в прострации от выпитого алкоголя и от нахлынувших воспоминаний. Потому благодушно ответил:

– В точку попали. Только я не всегда придумываю. Иногда пишу и о повседневном: о наших чиновниках, которые вполне удачно могли бы выступать в цирке, настолько они виртуозно жонглируют бюджетными средствами, об их талантах по возведению роскошных вилл, при весьма умеренных зарплатах, о взятках, кумовстве…

– Лучше уж продолжайте фантазировать, голубчик, вот вам мой совет, – невозмутимо ответил Прилизанный, – у вас это прекрасно получается. И знаете, – добавил он, неторопливо вытирая стекла очков, – вполне безобидный жанр для таких талантливых и прозорливых журналистов вроде вас…

Я надеюсь, у вас хватит мозговых клеток не опубликовывать то, что вытворяли ваши товарищи. Знаете, – продолжил