– Эгоизм какой-то получается. То есть ты предлагаешь мне заботиться только о собственном счастье, и пофиг другие люди?

– Ну если твое счастье так эгоистично, то, может, и так. Мое счастье, например, во многом связано с тем, насколько хорошо моим близким людям, даже вот тебе, например. Чего ради я сидела бы тут с тобой битый час, ощущая себя золушкой, которой фея забыла выдать праздничное платье?

– Вот и для моего счастья тоже важно, чтобы Машуне было хорошо, чтобы она ни в чем не нуждалась, была всегда весела, всем довольна, радовалась, улыбалась.

– То же самое не далее как несколько недель назад твоя бывшая жена говорила мне о тебе. Она тоже всю жизнь хотела сделать тебя счастливым и продолжает хотеть, кстати. И что? Ей удалось? Нисколько… Ну не совсем нисколько, конечно. Чуть-чуть. Немного. И то только потому, что она совершенный ангел и жизнь свою положила на вас. Одно ее оправдывает, что сделала она это совершенно добровольно. И что? Ты все равно не был весел и счастлив. Мучился постоянно, страдал от несовершенства мира, искал себя, возбуждался от побед, горевал над поражениями. Терял смысл жизни, терзался сомнениями, принимал нелегкие решения. И что теперь? Она потерпела полное фиаско. Ей не удалось осчастливить тебя, ты ушел за своим счастьем в другие края, а у нее внутри ни корней, ни цветка, ни дерева. Зияющая пустота.

– Ты знаешь, мне иногда ужасно стыдно, что я ей не могу ничем отплатить за ее старания. Наверное, ты права, я как будто сходил с ума. Чем больше она старалась, тем меньше я ее замечал и ценил. Это ужасно несправедливо. Но это правда.

– Да не старалась она. Валюшка просто такая и делала все это она от большой любви, а не от стараний. И беда-то ее была не в том, что она вас любила, а в том, что все свое счастье она сузила только до твоей обожаемой персоны. И когда ты ушел, то унес ее счастье с собой, выдранное с корнем, а у нее больше ничего не осталось. А пустота эта ее чуть было не сгубила.

– У нее же девчонки остались.

– Дети, знаешь, тоже имеют тенденцию вырастать и заниматься своей жизнью… Но с Валюшкой-то все, может, и не так страшно, если она найдет в себе силы что-то посеять на месте образовавшейся ямы, взрыхленной как следует, между прочим, потому что выдирал-то ты ее счастье довольно резко и размашисто.

– Ну хватит уже об этом! Если ты опять меня хочешь размазывать по столу, то уж очень-то не старайся, я сам себя давно уже размазал, до сих пор собрать не могу.

– Да знаю я, прости, Ром. Я и не об этом сейчас. О тебе я. С тобой, мне кажется, все еще сложнее.

– Чем это со мной сложнее?

– Ты не смог стать счастливым сам и вот, «земную жизнь пройдя до половины…», оставил попытки и решил осчастливить другого человека. Для этого ты решил заплатить огромную цену: ни много ни мало как осуществить духовный суицид, предать свои идеалы, уйти на нелюбимую работу, продаться с потрохами, и все это ради ее счастья. И я почти уверена, что, к великой моей скорби, неминуемо провалится твоя грандиозная затея. Потому что на самом деле совершенно непонятно, что именно делает ее счастливой. И еще потому, что, глядя в твои тусклые глаза глубоко предавшего себя человека, она тоже перестанет со временем тебя уважать и ценить. В результате может случиться так, что уйдет она к тому, у кого глаза сияют от внутреннего задора и света и кто прежде всего взращивает свое собственное счастье, позволяя ей при этом взращивать свое.

– Будьте добры, счет, девушка. Чтобы ты знала. Первое: я вполне доволен своей работой. Второе: я не предавал никаких своих идеалов. И третье: я не понимаю, за что ты так не любишь Марию, полагаю, что ты ей просто завидуешь. Я устал слушать твои несправедливые выпады в ее адрес. Я думал, ты мне поможешь, а ты…

– А со мной тебе не повезло, я умею помогать только так. Спасибо за ужин, я побежала, пока.

Я с большим облегчением и слегка ущемленным достоинством покинула это модное местечко. Да, Ромка остался верен себе. Опять разбомбил и обесценил. Что я такого сказала про его драгоценную Марию? Я ведь про него в основном… Если я в своих размышлениях не права, то ему все это было чертовски обидно слышать. А если права, то слышать еще больнее, еще невозможнее принять. Может, он и впрямь вызывал в ресторан не хирурга, а сестру милосердия? Ну, а я откуда могла знать? В конце концов, сестра милосердия – не моя специальность, мог бы уже давно к этому привыкнуть…

Муки совести несколько дней кололи и грызли меня, не давая наслаждаться томными летними вечерами, но что-то мешало мне взять и позвонить Ромке. Извиняться мне как будто было не за что, потому что сказала я только то, что думала.

Через три дня на четвертый он позвонил сам:

– Арина, у меня к тебе большая просьба. (О Боже, я уже не «Крот»! Ариной он меня называл чрезвычайно редко, только когда очень обижался. Мое прозвище мне совсем не нравилось, казалось резким и даже неприятным, но сейчас «Арина» прозвучало еще жестче, еще более отстраненно.) Ты не могла бы встретиться и поговорить с Машей так просто, по-дружески?

– Ром, ты прости меня. Может, я зря тебе тогда в ресторане так резко… Я ведь на самом деле не знаю, может, ты и не предал себя, и все хорошо, а я зря панику нагоняю…

– Я не обижаюсь. Но мне, правда, нужна твоя помощь. Я очень боюсь ее потерять. И я совершенно не понимаю, что происходит в ее голове.

– Что-то еще случилось?

– Ее бывший муж прислал приглашение на Вовку, захотел, видите ли, встретиться с сыном. Хочет, чтобы он приехал в Германию на остаток каникул. Маша боится отправлять его одного, хотя он уже вполне здоровый парень. Она собирается ехать с ним! Ты понимаешь, что это может значить?

– Боишься, что ей понравится в Германии?

– При чем тут Германия? Я боюсь, что она захочет вернуться к нему! Вернуться! Ты понимаешь? Как я буду жить без нее тогда?

– Я могу с ней встретиться, Ром. Но я не знаю, захочет ли она со мной говорить об этом. Мы ведь с ней совсем неблизкие друзья. Между нами, скорее, прохлада северных широт, чем теплая близость. И потом, что ты сможешь сделать? Запретишь ей ехать? Сломаешь ногу, чтобы она ухаживала за тобой?

– Не знаю пока, что буду делать. Возможно, завоевывать ее снова. Я прошу тебя хотя бы попробовать. Но, конечно, не говори, что это я тебя попросил. Так, придумай что-нибудь, какой-нибудь повод для встречи.

– Здрасьте, я еще и придумывай повод! Ну и задачки у тебя!

– Арина, я тебя очень прошу…

– Ладно, скоро у тебя день рождения, я могу с ней встретиться, чтобы обсудить, что тебе подарить. Хочу, мол, посоветоваться, не понятно же, какой подарок может тебя, такого теперь богатого, порадовать.

– Спасибо, Крот, дружище. Я очень тебе благодарен.