Но я ничего этого не сделал. Не счёл нужным. Ниже моего достоинства, знаете ли, уподобляться грязным сплетникам и склочникам вроде Козючица. Этого ещё не хватало. Я сам. Сам разузнаю, что там за тайны. К тому же, она понравилась Катьке. А против ребёнка я воевать не желаю. Дам ей, чего она хочет, а заодно и разузнаю, что за всем этим стоит.

Самохин сидит поникший. Тяжёлые веки прикрывают глаза. Опухшие, словно он забыл, что такое хороший сон. А может, пьёт, собака. Не зря у него руки ходуном ходят. Хотя запаха от него никакого. Я запах алкоголя за версту слышу. Как и сигаретный.

— Давайте свою визитку, — протягиваю ладонь. Он дёргается — как говорят — встрепенулся, очнулся. Но радости или живости я в нём не вижу. Всего лишь некое облегчение и благодарность во взгляде.

— Спасибо большое, Андрей Ильич. И… ещё.

Так и знал, что этим дело не закончится. Стоит только проявить доброту, как тут же появляется у людей желание сесть на шею. Но раз уж взялся за гуж, не говори, что не дюж. Я в любой момент могу сказать «нет» на все идиотские просьбы.

— Да? — склоняю голову, давая понять, что внимательно слушаю.

— Вполне вероятно, что возле Ивы… будет вертеться юный Репин. Никита. Мне бы не хотелось, чтобы она слишком много с ним общалась. Понимаю: прошу многого, но она… девушка неискушённая. Как бы беды не было.

Репин. Я чудом зубами не скрипнул.

— Я понял вас, Дмитрий Давыдович. Ничего обещать не могу, но постараюсь приглядеть за соседкой. Насколько это будет в моих силах, конечно. Вы же понимаете: дети, бизнес, отвлекающие факторы. Я не смогу находиться рядом двадцать четыре часа в сутки. И тем более, не смогу следить за тем, с кем она общается. Я не дуэнья. А она вряд ли монашка.

Самохин снова вытирает лысину и поправляет очки.

— От вас ничего подобного и не требуется. По мере возможности. Ну, и, вероятно, намекнуть по-соседски на счёт Репина. Это же несложно.

Прищурившись, я внимательно разглядываю собеседника. Странный он какой-то. А ещё мне вдруг кажется, что Ива на него чем-то смахивает. Она внешне скорее его дочь, чем Кудрявцева. Не фигурой, понятно, а вот этими синими глазищами, что смотрят на мир слишком доверчиво.

— А почему вы сами не поговорили с… Иванной, раз так печётесь о её благополучии и безопасности? Вас она бы послушала охотнее, чем какого-то почти незнакомого соседа.

Он снова медлит с ответом. Смотрит мне в лицо. Эта его открытость раздражает. Он словно в душу руками лезет.

— Знаете… иногда правду или советы лучше выслушать от кого-то другого, чем от человека, которого знаешь. Да и статусы у нас с вами разные. Я — душеприказчик, казённая морда. Вы — человек, живущий по соседству. Нейтральное лицо.

Ну, да. Нейтральное. Особенно если учесть наши с ней стычки. Но Самохину я об этом не собираюсь рассказывать.

— Я понял вас, Дмитрий Давыдович. И услышал. До свидания, — поднимаюсь с лавки. Самохин так и остаётся сидеть огромным мешком. Вяло машет мне рукой на прощанье.

— Спасибо вам, Андрей Ильич, — несётся мне вдогонку его утомлённый голос. И словно выстрел между лопаток: — И да. Она как раз монашка. В некотором роде.

Я чуть сбиваюсь с шага, но не оборачиваюсь. Ухожу из этого чёртового сквера, убегаю от странного Самохина. А в голове бьётся рваной болью мысль: вот что, блядь, он хотел этим сказать?!

Они наконец-то ушли — Соня и Зоя Николаевна. А мы с Василием остались.

— Ну? — спросила почти грозно, но Вася даже ухом не повёл. Сидел с мордой оскорблённой невинности. Ему можно — он с удовольствием откушал Зоиного борща, закусил котлетой — непереборчивый кот у меня, ел всё, что давали, за что заслужил моё невольное уважение.

— Ты же ходишь на улицу, зверь? Справлять нужду? Может, сходишь погуляешь? — я пошире открыла дверь, но Василий посмотрел на неё пренебрежительно. Вытянулся на коврике в прихожей и показал когти.

Нужно будет последить за ним как-то. Не может же он на улицу не бегать? Может, здесь где-то окно открыто, форточка или лаз какой. От мысли, что в доме есть уязвимые места, мне стало не по себе. Глупости. Здесь сигнализация. Однако и соседская дочь Катя как-то ко мне проникла. Я даже не подумала вчера, откуда она свалилась. Не до того было.

— Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления, — проговорила вслух и отправилась работать. День только начинался, и предстояло сделать очень много. Я и так выбилась из графика, а клиенты не ждут. Клиенты любят, чтобы в оговоренные сроки была сделана работа.

Кот пришёл ко мне сам. У него радар стоит? Прыгнул нагло на колени. Здоровый, чёрт, хоть и худой. Помесил лапами, цепляя когтями платье, и скрутился огромным бубликом.

— Вася, я работаю, — предупредила его, — надеюсь, ты за клубками да нитками не бегаешь, а то выгоню!

Кот посмотрел на меня снисходительно, зевнул, показывая огромные клыки, поплямкал и закрыл глаза. А я вдруг поняла, что дожилась: разговариваю и животным. Но его тяжесть на коленях почему-то успокаивала. Он мне не мешал, хоть я и не сидела смирно: двигалась, укладывала новые мотивы на стол, доставала нитки другого цвета и снова вязала.

Мне приходилось его периодически сгонять: сидеть постоянно невозможно, я привыкла делать небольшие паузы, прохаживаться и разминаться, но Василий оказался вполне покладистым. Не обижался, дожидался, когда я снова усаживалась, и неизменно возвращался назад. Он даже башкой по рукам по моим тёрся, и я гладила его, а он в ответ тарахтел, как трактор, и тыкался мокрым носом в запястье. Идиллия. Ива и Вася.

А под вечер явился Герман Иосифович. Я и забыла к тому времени, что приглашала его на чай.

— А вот и я! — заявил он, сверкая своими великолепными тридцатью двумя искусственными зубами. Старик принарядился, брюки надел, тенниску и лёгкую замшевую куртку на замке, которая ему невероятно шла. Бинокль и фотоаппарат никуда не делись. Не расстаётся видимо.

— Заходите, — улыбнулась я ему и повела на кухню. — Чаю? Кофе?

Еды хватит на полк. А я и не обедала, как оказалось — так увлеклась работой. Очень хотелось платье побыстрее закончить. Мне почему-то казалось, что с новой жизнью у меня не будет достаточно времени, чтобы вязать.

— Вы знаете, — призналась, смущаясь, — я обед пропустила. Хотите со мной?

— Вы кушайте, барышня, кушайте, — махнул старик рукой, — не стесняйтесь. У меня режим, я питаюсь по часам. И вам бы посоветовал того же. Это по молодости кажется, что жизнь будет длиться вечно, а оглянешься — и нет уже почти той жизни. Не каждому достаётся, как мне, дожить до моих лет. Но что я вам скажу: умирать не хочется. Столько всего интересного вокруг — на сто жизней хватит. Главное знаете что? Интерес к этой жизни не терять. Только устал, потерял вкус, перестал удивляться — всё, можно гроб заказывать.