Ива

Василий пропал. Вот он только что сидел с нами на кухне, и вдруг исчез. Может, прошмыгнул, пока я Германа Иосифовича провожала, а может, спрятался где-то в доме. Меня всё ещё беспокоил факт его чуть ли не постоянного присутствия в доме. Как бы не пришлось Васькины «подарки» убирать.

Иосифович меня добил, конечно. Вначале я испугалась его слов, потом, глядя в его хитрющие глаза, отмахнулась:

— Вы же понимаете, что это… безосновательные и бездоказательные слова? Я бы на месте соседа на вас обиделась.

Старик расхохотался. До икоты.

— Ива, какая вы бесхитростная и милая, — выдавил он, продышавшись. Хохотки из него так и лезли. — Я давно так не смеялся, простите великодушно! Вы прелесть! Честно-честно! Он бы меня сожрал за такие слова! А вы… обиделись бы. За такое и в судах можно затаскать.

— Если бы он убил, сидел бы в тюрьме.

Старый сплетник только головой покачал. Он от смеха к грусти перешёл.

— Если бы все преступники сидели в тюрьмах, у нас бы гораздо чище стало в обществе. К сожалению, это не так. Поэтому… Да вы меня не слушайте, барышня. Сосед ваш неплохой. С виду только… злобный. Я вам знает что скажу? Ему не везёт с женщинами. Встреть он такую, как моя драгоценная супруга, свет её памяти, Даночка, он бы расцвёл. Лучшие качества свои проявил. А так…

Старик махнул рукой, будто дело Любимова — табак, и на нём крест можно поставить. Мне это не понравилось, но возражать я не стала. По мне, каждый человек себя сам делает. И всегда может изменить свою жизнь. Так я всегда считала. Может, эта вера слишком сильна, чтобы сейчас разрушить её ненароком, неосторожным словом.

— Ладно, пора и честь знать, — заторопился Герман Иосифович, — пока ещё назад дойду, пока привычные процедуры приму. А сейчас вот воздухом вечерним подышу, благодаря вам, дитя. Так-то я редко по вечерам выбираюсь. Некуда да и лениво, признаюсь. Я больше днём промышляю, — похлопывает он по биноклю да фотоаппарату.

Он снова меня фотографировал. И Ваську. Кажется, ему нравится запечатлевать мгновения. Пусть. У человека должна быть цель. Без цели незачем становится жить.

Я проводила его. Мы немного постояли на крыльце, вглядываясь в небо. Воздух здесь исключительный. Дышалось неимоверно легко. И вот старик ушёл, я осталась одна. Вымыла посуду и немного ещё поработала. А сейчас пытаюсь найти кота. Но Васька исчез, как сквозь землю провалился.

Я заодно прошлась по всем комнатам. Проверила окна. Нет, нигде не открыто. Везде тихо, чисто и пусто. Слишком много пространства.

Это немного пугает и давит. Легче всего сидеть в своей комнате, закрывшись. Но я не позволяю себе делать этого: если я начну бояться и прятаться, никогда не смогу справиться. Не получится сжиться с этим домом.

Может, конечно, и не стоит этого делать, но мне хочется. Хотя бы помечтать, что он достался мне навсегда. Я смогу тут жить и творить. Что однажды… я смогу выйти замуж и родить детей.

Если уж мечтать, то по полной программе, иначе это и не мечты вовсе, а огрызки нереализованных возможностей из реальной жизни.

Я делаю всё, как привыкла. Вечерний душ — наслаждение. Мне не нужно ни с кем ругаться, нет никакой очереди, как в коммуналке. Общаюсь с клиентами и двумя девочками-помощницами. Есть небольшая проблема: мне нужно съездить в город, но придёт завтра, и я решу, как быть. Новый день часто даёт и новые возможности.

И вот теперь я ищу Ваську. Где же он? Хорошо, если выбежал и охотится на природе. Хуже, если он где-то прячется и пакостит.

Я снова поднимаюсь наверх. Уже поздно. Спать пора. Но мне не спится, поэтому я решаю сделать ещё один круг.

В доме тихо. Только стучат, отмеривая секунды, часы. Я так и не нашла их. Точнее, и не искала. В глаза как-то они мне не бросились. А сейчас хочется посмотреть: какие же они, часы этого дома?

Здесь половицы немного поскрипывают под ногами. Внизу этого нет. Первый этаж с ремонтом. А на втором этаже больше чувствуется дух тех, кто жил до меня. Я никуда не спешу, бреду коридором. И вдруг… Я не могла оставить свет. Я туда даже не входила. Ни в первый раз, ни сегодня.

Я смотрю на полоску света, что падает на пол, и закрываю руками рот. Только бы не закричать! Я ведь думала об этом. Здесь кто-то есть, живёт помимо меня, но сейчас голос разума — тонкий и почти неслышный. Паника заливает уши и сковывает ноги. И только сердце, взбесившись, бьётся о рёбра. Я сделала шаг вперёд. Протянула руку к неприметной двери, что вела в мезонин. Всего несколько ступенек. Но мужества мне не хватило. Я стрелой несусь вниз. Прочь отсюда! На воздух! Там безопаснее!

Андрей Любимов

Я проклял всё на свете. Шпион хренов. Этот лаз немного мне тесен. Хоть я бы не сказал, что обладаю внушительными габаритами, но пробраться в соседский сад удалось с трудом. В первый раз, видимо, на адреналине, когда искал Катю, получилось гораздо быстрее и легче проникнуть на «вражескую» территорию.

К тому же — малинник, чёрт его побери! В темноте я оцарапался. Это неприятно. А руки у меня — голые. Кроме футболки, я ничего не надел сверху.

Я покружил по саду. Тихо. Заглянул в беседку — пусто. Что можно делать здесь в темноте? Светить себе я не решился, боясь спугнуть нарушителя границ.

Я уже подбирался к входной двери. Решил плюнуть и позвать соседку, когда дверь сама распахнулась, а Ива кинулась вперёд. Не знаю, зачем я это сделал. Метнулся к ней. Схватил в объятья. Слишком уж напуганной она мне показалась. Сломанной, что ли. Катьку мою напомнила.

— Тише, тише, дыши, — прошу я её, уговариваю, глажу по голове, как маленькую.

Она такая и есть: невысокая, тоненькая. Хрупкая, как веточка. Кажется, сожми я её чуть крепче — и сломаю. Всё те же ощущения. А ещё от неё пахнет одуряюще. Сумасшедше приятный запах трав. Ромашки, череды и тягучего ароматного масла или бальзама какого-то.

— Ива, посмотри на меня, — прошу тихим голосом. Сейчас важно не напугать её ещё больше.

Два распахнутых синих озера. Прямо внутрь. До ожога. Чёрт. Доверчиво так, что хочется её поцеловать в лоб и слёзы ладонями вытереть. Но она не плачет. Испугана лишь.

— Там, в доме, есть кто-то, — говорит она, задыхаясь. Хватает ртом воздух. Лицо у неё бледное, отчётливо проступают синие круги под глазами. Скулы выделяются чётче, на щеках — тень. — Свет горит наверху. Я не включала.

Вот, значит, как.

— Пойдём. Я, кажется, знаю, кто там, — осторожно размыкаю объятья и беру её за руку, но Ива не торопится следовать за мной.

— Доверься мне. Пожалуйста, — не знаю, зачем прошу, и вдруг понимаю: я хочу, чтобы она поверила. Чтобы пошла. Чтобы почувствовала мою уверенность и силу. Потому что я рядом с ней чувствую это: желание позаботиться, защитить.