– Ну-ну, не ругайся, я же не могу проследить за всеми действиями моих людишек! Поверь, я не давал приказа их убивать, даже и рядом не был.

– Не сомневаюсь, – буркнул Иван и исподлобья оглядел воинов. – Ну что стоим, кого ждем? Поехали, что ли… Конь-то у вас для меня найдется или так, на аркане бежать заставите?

– Зачем на аркане, бачка? – изумился один из воинов – длинный желтолицый парень с небольшой бородкой и узкими раскосыми глазами. – Лошадок хватает у нас, все хороши, выбирай любую!

Вздохнув, Раничев забрался в седло низкорослой монгольской лошаденки, неказистой с виду, да зато выносливой и неприхотливой. Оглянулся на Собакина, хотел было попросить его передать поклон своим – Авраамке, Лукьяну, Нифонту… да тут же и передумал. Доверять подобному уроду – себе дороже. Вернее – им, тем, кому передашь поклоны. Кто знает, как поступит с ними Аксен? Может, решит извести, чтобы не осталось у Раничева в Рязанской земле ни одного верного человечка. Поразмыслив так, Иван оглянулся на желтолицего парня – в золоченом панцире, в небрежно наброшенной на широкие плечи синей просторной епанче, вышитой золотыми цветами; похоже, именно он был здесь за главного.

– Едем. – Тот подал знак воинам и оглянулся. – Прощай, Аксен-бек, помни свое слово!

Аксен недовольно кивнул и, повернув коня, медленно поехал к лугу, где уже давно дожидались его верные люди. Был соблазн – налететь, растоптать, изничтожить маленький отряд гулямов, забрав себе имевшееся при них золотишко и пленника, которого тут же повесить… или нет, лучше отрубить голову… четвертовать… живым закопать в землю… Нет… Себе дороже. Силен Хромец, не скоро его еще в здешних местах забудут… Да и что говорить, платит изрядно.

Огрев коня плетью, боярский сын вихрем вылетел из лесу.

Два десятка всадников, верных вассалов нового ордынского хана Тимур-Кутлуга, словно волки, скрылись в эрзянских лесах и, проскакав до Алатыри-реки, круто повернули к югу. Непросто было пробираться сквозь еловые заросли, да и дорога – скорее, тропа – то и дело крутила петли, огибая болота и многочисленные лесные озерка, большей частью едва растаявшие. Хорошо, май сухим выдался – пока ехали, ни дождинки не капнуло, а ежели б разверзлись хляби небесные? Утопли бы тут, в болотах, все, и никто б никогда не узнал, что случилось. Впрочем, Алтынсак – так звали желтолицего предводителя – довольно хорошо знал местность и даже изредка попадавшихся людей – мокшан-охотников. Их Алтынсак словно бы издалека чуял. Остановив воинов, сам выезжал вперед, свистел еле слышно, потом разговаривал о чем-то с появлявшимися из лесной чащи людьми в накидках из звериных шкур, улыбался. Видно, свой был – по крайней мере, никто отряд не тревожил.

Обогнув лесом какой-то большой, видневшийся с вершины холма город (Темников, как примерно определил Раничев), дальше пошли берегом Мокши-реки. Едва освободившаяся ото льда, она несла свои темные воды бурным всесокрушающим потоком, так что пытаться подняться по ее верховьям в лодке было бы безумием. Тем не менее – смельчаки находились, Иван сам видел двоих рыбаков, ставивших сети. Утлые, выдолбленные из древесного ствола челны их не вызывали никакого доверия. Видно, подобные же мысли проскочили и у Алтынсака, потому как тот вдруг улыбнулся и ласково погладил коня по гриве. Дурашливо фыркнув, конь потянулся губами к хозяину, заластился, словно кот, и Алтынсак довольно похлопал его ладонью по холке.

По Мокше-реке поднялись вверх до холма, с росшим на самой вершине столетним дубом, окруженным деревянными идолами, принадлежавшими то ли мокше, то ли эрзянам, то ли еще какому-нибудь неведомому лесному народу. Сопровождавшие Ивана всадники, похоже, были не очень хорошими мусульманами – молились не пять раз день, а как придется, большей частью утром и вечером. То ли оставались в душе язычниками, а может, у них было специальное разрешение от муллы – фетва. Тем не менее главный, Алтынсак, все ж таки, по мере возможности, оставлял время для намаза, когда все, омыв лицо и руки, вытаскивали молитвенные коврики, поворачивались лицом к Мекке – направление, наверное, определяли по солнцу – и, подняв руки на уровень груди, произносили такбир – «Аллах велик» – «Аллаху акбар!», затем быстро читали суры, кланялись, и…

– Ла илаха илла Ллаху ва Мухаммадун расулу Ллахи!

Помолившись вдали от идолов, воины разожгли костер, наскоро перекусили и от холма повернули на восток, к великой реке Итиль.

– Мы едем в Булгар? – улучив момент, спросил Раничев Алтынсака.

– Булгар? – удивленно обернулся тот. – Нет, Булгара давно нет. Сначала его уничтожили монголы, потом – совсем недавно – русские-урусуты, воины московского бека Василия.

– А ты был в Москве?

– Нет, – улыбнувшись, Алтынсак показал крепкие зубы.

– Откуда тогда так хорошо знаешь русский?

– Я родился в степи, – пожал плечами ордынец. – Мать моя была русской, а отец кыпчак. Род кыпчаков родствен булгарам… Хотя вы, русские, почему-то называете всех нас одинаково – татары. Что за племя такое?

– Нет такого племени, – засмеялся Иван.

– Вот и я говорю, нет… Завтра будем спешить, смотри! – Алтынсак кивнул на небо, затянутое на западе плотными золотисто-оранжевыми облаками. – Надо пройти все болота, иначе можем и не выбраться.

– К Итилю?

– К Итилю… Там дальше лучше – меньше болот, утесы…

– А дальше что, поплывем на каком-нибудь судне? – не уставая, допытывался Иван, на всю катушку используя расположение молодого ордынца. А тот, видно, и сам был рад поговорить с новым человеком, а приставать с расспросами было стыдно, другое дело, узнать что-то в беседе. Другие воины тоже, кстати, прислушивались во все уши, но, расслышав слова, разочарованно отъезжали; похоже, тут не все знали русский.

– Дальше идет караванный путь, очень древний. Купцы – лошади, повозки, верблюды! Через Итиль переправитесь, потом степью, затем другая река – Яик, потом Эмба-река – ветер подует с моря, что вы зовете Хвалынским – снова степь, затем пески, пустыня – и вот он, город Ургенч.

– Ах вот как… – Раничев качнул головой. – Ну в Ургенче я бывал, знаю… Ну да, именно так мы и шли… Только я рек не знал – как называются. Значит, вы не до конца пути со мною?

– Нет, – рассмеялся Алтынсак. – Только до середины. У Итиля-реки тебя ждет караван… Ты был в Самарканде? Видел самого эмира? – неожиданно спросил он.

– Был, – пожал плечами Иван. – Красивый город, большой, очень большой.

– А правитель?

– Тимур? О, пожалуй, велик! Как и его государство.

У излучины Итиля, меж высоких холмов и утесов их ждал караван богатого хорезмского негоцианта Халима Ургенчи, или Касым Халима бен Лудия ибн Ахмада ибн Дея ад-Хорассан ад-Ургенчи, как его правильно следовало бы называть. Сам купец словно бы сошел со страниц восточных народных сказок – в длинном парчовом халате, золоченых туфлях с загнутыми носами, с крашенной хной бородою, в ослепительно белой чалме. Все улыбался, все кланялся, однако взгляд был жесткий, волевой, умный. Да разве ж и мог иной хорезмиец выбиться в люди? Ведь Хорезм – это раньше великая держава хорезмшахов, а ныне лишь скромный улус в составе огромной империи Железного хромца Тамерлана, кстати, не особо-то жалующего выходцев из этой беспокойной провинции. Кроме самого Халима в караване было еще несколько купцов рангом поменьше, плюс охранники и обслуга – погонщики верблюдов, возницы, кузнецы, лепешечники. Всего таким образом набиралось человек хорошо за сотню, и это еще не считая рабов – основного товара, кроме них еще были возы с медом, горностаевыми и куньими мехами да грубой выделки кожами – довести до ума ее должны были уже ремесленники Мавераннагра.