пришлось отказаться по известным причинам, ну и выбираться из города вместе со странствующими артистками. Искорки же держали свой путь в провинциальный Зеленорощинск, вот и я — с ними.

Дорога у нас должна была занять дня два, хотя верхом можно и менее чем за день добраться, но огромная скрипучая кибитка не могла позволить себе большего, да и встреча с разбойниками сыграла свою роль. Но особой задержки, можно сказать, не случилось, и утром четвертого дня моего пребывания в этом мире мы въехали в местный райцентр.

И да, меня в пути так и не отравили, не ограбили и даже не надругались. Видимо, совсем я в людях разуверился, а оно вона как вышло.

Так вот, это направление, ну на Зеленорощинск то есть, я выбрал, а точнее согласился с маршрутом девочек, лишь по причине довольно вялого трафика там. За всё время в пути мы лишь несколько раз встретили хоть кого-то, и то это были в основном местные крестьяне.

В общем, в эту глубинку я отправился лишь потому, что скрывался от возможного розыска. А вот уже отсюда, сразу после проверки на медном столбе, я и хочу отправиться к Зеленогра́ду. Но уже не на попутках, а на здешнем дилижансе. Там и тракт более цивильный, и придорожные заведения для приема пищи да ночлега наличестствуют, в отличие от прошлой дороги. Да и с разбойниками там полный порядок. В смысле не должно их там быть.

— Ну что, красавицы, давайте прощаться? — обнялся я с по-честном пустившими слезу гимнастками и даже одной глотательницей огня.

А напоследок, погладив по голове шмыгающую носом Зинду и даже потискав разрумянившуюся Зорду, вручил-таки той, как импресарио сего творческого коллектива, бумажку в 250 Сребрых.

— Желаю заказать бесплатное выступление для всех детей города!

— Н-но, тут же много, — округлив глаза, всё же поспешила принять ассигнацию, которая резво следом исчезла где-то в районе необъятного бюста.

— Не страшно. На сдачу купи девочкам пирожных, — и подмигнув Зинде, добавил. — А ты, малышка Суо́к, не вешай нос! Желаю тебе встретить однажды на твоём пути своего наследного принца Ту́тти.

И поспешил удалиться, так как и сам что-то слегка расчувствовался.

А чумазенькой — ничего не сказал. Она глазки какому-то грузчику у соседнего воза строила. Эх. Коварные женщины.

Городишко, куда я прибыл, был небольшим, но очень таким... пряничным, что ли. Мощеные улочки, фахверковые, преимущественно бежевого цвета, дома с остроконечными рыжими черепичными крышами, на окнах множество ярких цветов в разнообразных вазонах. Люди неспешны и обстоятельны. Наряды забавны и для меня архаичны.

Мужчины — в основном во всевозможных вариациях костюмчиков от новомодных узких и словно бы «подстреленных», до не менее узких но длиннополых. Сюртучного, что ли, типа. Многие с тростями. И у всех непременно либо котелок, либо невысокий цилиндр.

Дамы же — лишь некоторые в платьях. Они по виду такие же, как и у нас на рубеже 19-20 веков. Длинные, но уже без каркасов юбок, тонкие талии, объемные плечи, узкие до локтя рукава, но горло не глухое и высокое, а скорее как у плаща, что ли. Полустоячий такой отложной воротник и огромные лацканы, между которыми скрываются влекущие полушария. Множество женщин вместо юбок облачены в просторные шаровары, как правило, до середины икры упрятанные либо в сопожок, либо шнурованный ботильйон, ну или в такие же гетры, как и у меня, однако существенно более декоративные и богато отделанные. Головных уборов превеликое множество. От широкополых шляп с перьями до малюсеньких цилиндров, пришпиленных где-то сбоку. Один раз даже берет видел, почти как у Д’Артаньяна. Умора.

Но вообще, у женщин многообразие фасонов гораздо более обширно, нежели у мужчин, и описать всю их палитру довольно трудно.

— Господин, купите яблоки! — звонко завопила румяная девица с огромной корзиной натертых ярко-красных плодов.

— Селянка, кам цу мир. Я есть хотеть апфель. Давай-давай. Шнеллер, — ну не смог я удержаться, коверкая здешнюю реч и перемежая с дойче, ибо округлившиеся глазища и уморительно вжатая шея этой вот, едва сдерживаемой разрывающим шнуры корсетом, как говорится крови с молоком — просто никого не смогли бы оставить равнодушным. А когда она под «Ой, мамочки» куда-то побежала, путаясь в юбке, я просто не удержался и, громко расхохотавшись, заголосил ей в след дурным голосом. — Ду хаст!

Но минутка так себе шутеек позади, поэтому, топая по фактурной мостовой, я поднимался вдоль одной из раздвоившихся улиц, левая из которых и вела вверх к городской площади с башней часов и магистратом. Тут — дома уже были в основном каменные, крашеные, иногда с лепниной, но все с непременным кованным декором. То вычурный фонарь висит, то затейливая вывеска.

О! Оружейная лавка. Зайдем.

Отметив, что и тут звон колокольчика предворяет появление нового посетителя, я углубился в строгий интерьер достаточно хорошо освещенного помещения, стены которого изобиловали многообразием самого экзотического оружия. Вон, даже подобие трехзвенных нунчаков висит. Хотя нахрена оно такое в мире магощитов?

К слову, освещение тут, как мне кажется, магическое. Уж больно свет ровный и белый, скажем так. Не как лампы дневного света, конечно, но уж точно «белее» ламп накаливания. Однако не везде, не повсеместно. Но в том злополучном трактире и вот тут — именно такие.

— Приветствую в лавке достопочтенного Ровира́нда Кар, — поспешил ко мне угодливый приказчик, в наблюдательности и сообразительности которому не откажешь, ибо, пусть мой наряд мало что кроме презрения вызывал у местных, но торгаш пялился конкретно на зажатую у меня в руке дорогую трость, игнорируя тряпье и убогий тюк за спиной. — Чем могу служить?

Не то чтобы я уж прям так ужасно был одет. Нет, конечно. Многие гораздо хуже обряжены, а некоторые так и вообще в тряпье и босоноги. Просто я вел себя неподобающим образом. Я не уводил взгляд, не гнул спину, не ломал шапку. Я не убегал с дороги, не ныкался по подворотням, уступая дорогу и пропуская какого-нибудь респектабельного господина или высокопоставленную госпожу. Я вел себя как обычно, а так тут могли лишь те, кто выше по статусу встреченного им. Именно так.

Если ты привык к тому, что перед тобой все вокруг лебезят и раболепствуют, это вовсе не означает, что, когда ты окажешься среди более знатных лиц, тебе не придется вести себя точно так же, как сейчас перед тобой. Нет тут абсолюта. Всё относительно ситуации и положения. Я же — выбивался, диссонировал, был чужд,