– Это минимум, – сообщила моя собеседница, –четыре тысячи – за десять сеансов, некоторым требуется пятнадцать, а то ибольше. Ладно, давайте сюда деньги, – и она быстро спрятала приятношуршащую банкноту, – всех не знаю, могу назвать только трех: ФедорСтепанович Круглов, наш преподаватель экономики, хотите поговорить с ним? Онсейчас в 15-й аудитории. Еще Римма Борисовна Селезнева – очень известныйгинеколог, светило. И Павел Геннадьевич Шитов – он из шоу-бизнеса, директоркакой-то дурацкой группы.

Взяв у жадной дамы координаты Селезневой иШитова, я пошла в 15-ю аудиторию. Федор Степанович скучал за столом на кафедре.

– Вы ко мне? – обрадовался он.

Я постаралась побыстрей изложить цель визита.

Федор Степанович насторожился:

– Почему вы решили обратиться ко мне? Ктовообще насплетничал, что я лечусь у психотерапевта? Все неправда. Никакимилекарствами, кроме аспирина, не пользуюсь. Вас обманули.

Минут пять я пыталась подъехать к нему сразных сторон, но мужчина остался непреклонен. Пришлось уйти, не добившисьрезультата. Если и остальные будут так же приветливы…

Лучше сначала поискать 2-ю Аэропортовскую. Кмоему изумлению, улицу с таким названием я нашла сразу. По нынешним меркам онанаходилась почти в Центре, около метро «Аэропорт». Но в 40-х здесь, скорейвсего, был малоблагоустроенный район. Проплутав какое-то время по улицам содносторонним движением, по обе стороны которых стояли кирпичные, явнокооперативные, дома, я неожиданно вырулила на Аэропортовскую. Показалось, чтопопала в иной мир – маленькие домишки с облупившейся краской располагалисьбуквой «П». Внутри типично московские дворики с деревянными столами и столбамис веревками. Летом тут среди развешанных пододеяльников сражаются почти трезвыедоминошники.

Дом 7/15 ничем не отличался от остальных, идверь в нужную квартиру была обита таким же, как у всех, черным дерматином.Кое-где из-под обивки выглядывала грязная вата. На косяке болтался звонок.Вздохнув, я нажала на кнопку. За дверью зашлепали тапки, и на пороге возникабсолютно пьяный мужик.

– Тебе чего? – ласково спросил он.

Беседовать с таким не имело смысла.

– Можно позвать вашу жену?

– Баба на кухне, – сообщил мужик инетвердой походкой двинулся в комнату.

Я пошла на кухню. В маленьком, метров шести,не больше, помещении клубился едкий пар. Несмотря на регулярно приезжающую тетюАсю, тут явно предпочитали белье кипятить.

Худая, прямо-таки изможденная женщина, тычадеревянными щипцами в бак, без всякого энтузиазма поинтересовалась:

– Опять школу прогуливает?

– Нет, нет, – поспешила я успокоитьее, – ищу тех, кто знал Ольгу Петровну Никишину, жившую здесь в 1945 году.

– Мы позже въехали, – вздохнулаженщина, – спросите у Веры Андреевны, она тут раньше поселилась. Еекомната последняя, только стучите громче, а то бабулька крепко спит.

В этот момент на кухне появился муж.

– Маманька, – осведомился он, –когда жрать будем?

– Сейчас, погоди, – отмахнуласьбаба, и мужик безропотно ушел.

– Надо же так напиться! –посочувствовала я.

– Да он не пьяный, – удивиласьтетка.

– Как не пьяный? – удивилась в своюочередь я.

– Так ведь стоит на ногах, ходит, а когдапьяный – лежит, – сообщила жена, вытаскивая вонючий пододеяльник.

Меня разобрал кашель, и пришлось убежать вкоридор.

Бабулька Вера Андреевна не спала. Страшнообрадовавшись гостье, она насыпала в вазочку твердокаменных карамелек ипринялась потчевать спитым чаем. На мой вопрос старушка радостно проговорила:

– Всю жизнь тут прожила, в 1945-м комнатудали, после войны, как орденоноске. Так не поверишь, детка, на ящиках спала. Атеперь смотри, все есть – и стенка, и диван, и телевизор, и холодильник. Соседизамечательные. Василий, когда не пьет, все по дому делает, Анюта убирает. Живукак у Христа за пазухой. Они на работу, бывало, а я с их дитями сижу, какбабка. Не поверишь, большие уже, одни живут, а как приедут – все мне «бабуля»,«бабуля» и конфет привезут. Другие люди лаются в коммуналках, а мы бы друг бездруга пропали.

Я попробовала направить словесный поток внужное русло:

– Не помните случайно Ольгу ПетровнуНикишину? Вроде жила тут в конце 40-х?

Вера Андреевна зацокала языком:

– Разве такой ужас забудешь? Никогда вжизни, страсть господняя. Это ведь я милицию вызывала, мне, бедняжке, иотмывать все пришлось!

– Что тут случилось? – попыталась япоторопить старушку.

– Убивство, – серьезно ответилата, – ты меня не мельтеши, дай по порядку рассказать.

Рассказ потек плавно, изредка убегая всторону. Из сказанного складывалась страшная картина. Вера Андреевна въехала вквартиру первой, а через месяц появились еще жильцы и заняли остальные комнаты.Павел и Ольга. Павел – нелюдимый, вечно раздраженный, сторонился соседей. Ольга– черноволосая, отчаянная хохотушка, любительница погулять и поплясать. Иногдамуж, приревновав жену, поколачивал подругу жизни. Но Ольгу ничего не брало,запудрив синяки, женщина продолжала весело хихикать, опираясь на народнуюмудрость «бьет – значит любит». Странная, не подходящая друг другу пара прожилабы, наверное, долго вместе, но тут Павел заболел. Стал худеть, кашлять. Врачине находили никаких болезней, но мужчине делалось все хуже. Из-за болезни Павелсовсем ожесточился и начал бить каждый день не только жену, но и пятилетнююдочку. Ольга постепенно теряла веселость и однажды даже плакала в комнате уВеры Андреевны. Развязка наступила в декабре, как раз в Новый год. УтромНикишин избил жену так, что соседка пригрозила вызвать милицию. Павел буркнул:«Зови» – и ушел в комнаты. Вера Андреевна помогла Ольге умыться и заторопилась,в 1946 году опаздывать на работу не рекомендовалось. Уходя, женщина услышалаистошный детский крик, отец принялся учить уму-разуму дочь.