Почему никто не понимает, что сейчас творится?

Вот Магония, и там все плохо.

Аза… Илай…

Господи.

Что же я наделал?

Подобно оригами, сердце складывается в плоский конверт. В этом конверте находится все, что мы с Джейсоном говорили друг другу со дня нашей встречи.

Все, что мы шептали друг другу.

Все, что оказалось неправдой.

Сколько раз за последний год он бесстыже мне заливал? Сколько раз признавался в любви вместо того, чтобы сказать: «Я не тот, за кого себя выдаю»?

Мне казалось, я сильная и выдержу что угодно, но это уже слишком.

Из коридора доносятся шаги. Занавеска падает на пол, и в глаза бьет яркий искусственный свет. Дверь открывается, в камеру заталкивают Хейуорд, дверь закрывается.

Все происходит так быстро, что я ничего не успеваю сделать.

– Если хочешь выйти отсюда, придется со мной поговорить, – начинает она. – Мне от этого тоже радости мало, но нас будут держать здесь столько, сколько понадобится.

Даже не верится, что я до сих пор жива. Я думала, Хейуорд ни за что не упустит возможности отомстить.

Только представьте себе, какая жизнь ждала ее на земле.

А теперь представьте, какой была ее жизнь в Магонии. Ее разум отравили, голову забили ложью об освободительной войне, об оправданном истреблении целой расы. Я сама чуть было не поддалась тем же убеждениям.

Мы с Заль чуть было не устроили всемирный потоп.

Я не дочь капитана, а дочь диктатора.

Дочь фанатика.

Дочь террориста.

А значит, тут мне самое место. Если говорить о наследственности, то у Хейуорд в этом плане все в порядке, а вот во мне течет кровь опасной преступницы.

– Тебе придется со мной поговорить, – повторяет она.

Из-за чувства сдавленности в горле у меня при всем желании не вышло бы с ней поболтать. Я молча показываю на свою шею.

– Это можно исправить, – говорит она, делая знак рукой. Тут я впервые обращаю внимание на видеокамеру, которая висит в верхнем углу помещения. Все это время я была под наблюдением.

Как давно люди Джейсона за мной шпионят? Меня переполняют злоба и грусть.

Давление на горло ослабевает, но не настолько, чтобы можно было петь. Мой голос так и остался насаженной на булавку бабочкой, но теперь он звучит чуточку громче.

– На чьей ты стороне?

– На той, которая поможет мне выжить. Раньше я поддерживала твою мать, Заль, но потом поняла, что ее замыслы… неразумны. Теперь все перевернулось с ног на голову. Я покинула Магонию. – После короткой паузы она продолжает: – И хочу вернуться домой.

– Домой?

– К той жизни, которая была предназначена мне.

Ее голос слегка дрожит.

– То есть к моей жизни, – уточняю я.

– Да, к твоей жизни, – говорит она. – К той жизни, которую я пропустила.

Судя по выражению ее лица, она говорит правду. Но, как я имела возможность убедиться, искренность бывает и напускной.

– Это тюрьма для монстров, – говорит Хейуорд. – Поэтому тебя здесь и держат. ШВАБР собрал на одном корабле всех существ, которых планирует использовать в борьбе с земными и неземными угрозами. Неужели тебе хочется стать оружием в чужих руках? Ты сумела дать отпор своей матери. Теперь будешь работать на них?

С меня хватит. Достаточно.

– Убирайся отсюда, – говорю.

– Ты год не была наверху и многое пропустила. Мы стоим на пороге войны. С тобой ли, без тебя ли Заль все равно ее развяжет. ШВАБР пытается остановить ее, но им нужен Хор.

Я вдруг понимаю, что ей тоже страшно. Ничего более удивительного я не видела за весь день.

– Зачем? – допытываюсь я. – Зачем тебе возвращаться на землю? Наверху ты была капитаном, у тебя была власть.

– Магония – рабовладельческая страна, – говорит Хейуорд. – Это ощутили на себе и мы, Дыхание. Если ты работаешь на Магонию, тебе не дадут покинуть службу. А если сбежишь, тебя обязательно разыщут и убьют. За мою голову назначили вознаграждение, но я все равно спустилась сюда, потому что… хотела снова испытать то, что почувствовала здесь. Я не позволю магонцам захватить землю, не попытавшись ее спасти.

Что именно она здесь почувствовала? И когда? Когда встретилась с Джейсоном и чуть его не убила? Сердце больно сжимается.

– Можешь мне не верить, – продолжает она, – но я говорю правду. У тебя была прекрасная жизнь, а ты ее даже не ценила. Ты росла в атмосфере любви и защищенности, я же никогда не чувствовала себя в безопасности и всю сознательную жизнь училась сражаться. Теперь нам всем придется сражаться, нам всем будет угрожать смертельная опасность – если только ты не согласишься мне помочь.

– Помочь тебе?

– Помочь им, – говорит она, а затем, взглянув на видеокамеру, добавляет: – Включайте.

На экране телевизора появляется корабль: сначала нам показывают палубу, потом – крупным планом штурвал, а у штурвала стоит…

Мне тут же становится дурно. Невольно шагнув назад, я прижимаюсь к стеклу спиной.

Я уже год ее не видела и к такому зрелищу была не готова. Не успела взять себя в руки, унять биение растревоженного сердца.

Кожа моей матери покрыта татуировками. Когда ее поднимали на тросах в Маганветар, город вихрей и штормов, их было куда меньше. До сих пор помню, как она кричала и сопротивлялась, когда ее схватили Дыхание.

Кожа каждого магонца покрыта белыми узорами. По ним любой может прочесть, что мы любим, а что ненавидим. Заль – преступница, убийца, чудовище, и у нее самые страшные, самые экспрессивные татуировки из всех, что мне когда-либо доводилось видеть.

Со спины матери на меня смотрит мое собственное лицо. От одного взгляда на его искаженные черты меня начинает лихорадить.

Что это: знак любви или ненависти?

Наверное, и того, и другого, ведь чудовищем она стала отчасти из-за меня. Быть может, она всегда была плохим человеком, но когда меня похитили, она пятнадцать долгих лет путешествовала по небу, пытаясь меня найти. Не знаю и знать не хочу, что произошло с ней за эти годы, но результат говорит сам за себя.

Прервав свои размышления, я пытаюсь сосредоточиться на том, что происходит на экране. Дай стоит рядом с моей матерью и рассчитывает курс. Кару они держат на привязи. С яростным клекотом он срывается с места, но его тут же отдергивает назад. В этот момент к судну, как по приказу, подлетает какой-то темный предмет. Взмах крыльев – блеск лезвий. Он и ему подобные кружат над кораблем, однако же это не птицы…