— Зовут меня, хоть это и не твое дело, Брок Колдуэлл, Форт-Пенн, Пенсильвания, а щенок — это ты, а не я. Стыкнемся?

Они бросились друг на друга, и хотя фактически бой, победителем в котором явно вышел Сидни, продолжался меньше десяти минут, еще два года, проведенные в Лоренсвилле, Брок всячески избегал встреч с противником. Сидни, чемпион школы в одиночном разряде по теннису, капитан бейсбольной команды, староста класса, присоединился к общему мнению учеников, решивших, что Колдуэлл — малый никудышный. Окончив школу в Лоренсвилле, Сидни поступил в Йель, а Брок — в Принстон, и вновь они встретились только на Рождество 1900 года.

Летом того года, когда университетский курс остался позади, у Сидни было много разговоров с отцом. Последний звучал так:

— Ну что, папа, я все обдумал.

— Ты имеешь в виду планы на будущее?

— Да, сэр.

— Ну и?..

— Прежде всего позволь сказать, что я сделал то, что ты мне велел в прошлый раз. То есть постарался, чтобы все было справедливо по отношению к тебе, к маме и к самому себе.

— Внимательно слушаю тебя. Смотрю, ты приготовил предвыборную речь, или как там сказать. Продолжай, я весь внимание.

Оба рассмеялись.

— Без ложной скромности на первое место я ставлю справедливость по отношению к самому себе. Потому что, как ты сказал, или по крайней мере имел в виду, можно ли быть справедливым по отношению к маме и тебе, не будучи честно справедливым по отношению к себе?

— Положим, сказал я, мой мальчик, не совсем так. Я никогда не употреблял выражения «честная справедливость». Справедливость и так предполагает честность. Но продолжай.

— Ты прав. Как всегда. Но понимаешь ли… э-э… не люблю я бизнес, не заточен я под него. И поэтому мое честное, хорошо взвешенное мнение заключается в том, что честно, то есть справедливо, работать в бизнесе я не могу. Я следовал твоему совету. Оглядывался, присматривался, думал, чем бы хотел заняться, в Нью-Хейвене для этого было немало возможностей. Конечно, в этой стране церковная кафедра, закон, политика, армия — все это не считается профессией для джентльмена. Кому, в самом деле, придет в голову делать армейскую карьеру, если только человек не рожден для нее?

— А ты не рожден.

— Вот именно, — подтвердил Сидни. — Нет, чем больше я осматривался, тем больше убеждался в одном: конторская работа не для меня. Кабинет бизнесмена, адвоката, врача, в общем, любая работа, которая держит взаперти… Подожди, папа, дай, пожалуйста, договорить. Я знаю, о чем ты думаешь, во всяком случае, догадываюсь. А чем плохо быть инженером? — вот что ты, наверное, хочешь сказать. Что ж, не спорю, есть такие ребята, и я их знаю, для которых инженерное дело, строительство плотин, взрывные работы, прокладывание каналов — самое то. Но видишь ли, человек я азартный, но авантюры меня не увлекают. В свое время найду себе девушку по душе, устроюсь, заведу семью, дом и так далее, и так далее. Вот как ты. И — обрати внимание, что я выделяю этот союз, — и я решил, что неплохо бы купить ферму.

Пожилой господин изучающе посмотрел на длинный столбик сигарного пепла.

— Что ж, пожалуй, нечто подобное я и предполагал. Ничего удивительного в общем-то. Ты ведь не так далеко ушел от земли. Отец твоей матери был фермером, и весьма успешным, надо сказать, а по нашей линии, о Господи, да до сих пор глина от башмаков не отлипла. Вот такие дела. Теперь-то деревенская жизнь ассоциируется с текстилем, если только я верно употребляю это слово. Ассоциируется. Точно, так и надо сказать. Хорошо, и что же дальше?

— А дальше я собираюсь присмотреть ферму, прозондирую ситуацию. Есть ребята, которые при возможности наведут меня на хорошую ферму. Это мои йельские знакомые.

— Ясно. Не сомневаюсь, ты понимаешь, что хорошая ферма — это, как правило, семейное дело, потому она и хорошая, и не часто встретишь хорошего фермера, готового расстаться со своей фермой, разве что нужда заставляет. У твоего деда, мистера Хармона, не было сыновей, потому он и продал ферму.

— Так я и думал.

— И я надеюсь, что мой сын, пусть даже ему и не по душе мир бизнеса… я уверен, что мой сын… э-э… как бы это сказать… словом, ты, наверное, слышал предостережение: caveat emptor[5].

— Слышал. Но послушай, папа, это, наверное, тебя успокоит. Я не собираюсь покупать какое-то большое, основательное хозяйство — мешок с золотом. Знаю, ты человек щедрый, но я-то подумываю скорее о ферме не слишком процветающей и потому не слишком дорогой, но достаточно перспективной, так чтобы я сам мог поставить ее на ноги.

— Что ж, добро. Считай, что ты получил мое благословение. Я в тебя верю.

— Спасибо, папа.

— Не торопись, сколько понадобится времени, столько пусть и пройдет, а когда найдешь что-нибудь подходящее, поговорим еще раз. И мой тебе совет — как я понимаю, земля на холмистой местности дешевле, чем на равнинной, но не надо быть фермером, чтобы понять: и у людей, и у домашнего скота и без того хватает забот, чтобы ко всему прочему постоянно карабкаться наверх и спускаться вниз. К тому же холмистая местность — это, надо полагать, местность каменистая, а из камня как извлечешь выгоду?

— А ты, папа, никогда не хотел стать фермером?

— Хо-хо, — хмыкнул тот. — Фермером?.. Да, сын мой. Всю жизнь только о том и мечтал.

Говоря о тех, кто может помочь ему найти хорошую ферму, Сидни, в частности, имел в виду Пола Райхельдерфера, жителя Ливана, городка, расположенного примерно в двадцати милях к востоку от Форт-Пенна. Йельский однокашник Сидни, Пол, был славным толстяком — большим любителем пива. Габариты у него были такие, что костюмы приходилось шить на заказ. Но Пол не просто заказывал их, он заказывал их у хорошего закройщика. Как и у всех полных людей, немало денег у него уходило на еду, но с этим проблем не возникало: он был богат. В пухлом лице угадывались тонкие привлекательные черты, точеный, чуть заостренный нос и маленькие живые голубые глаза. Он много ел, много пил, много курил, был весьма любвеобилен, но в Йеле ни застольями, ни постельными приключениями особо не злоупотреблял и среди студентов пользовался немалой популярностью. Он принадлежал одновременно к двум братствам — «Фи бета каппа» и «Каппа бета фи», а обладатели значка «Фи бета каппа» смущали чужаков из «Каппа бета фи» не меньше, чем обладатели значка «Каппа бета фи» раздражали «фибетовцев». На сборище, планировавшееся прежде всего как научный семинар, он мог явиться с клубным значком любителей пива, а в высшем обществе показаться с каким-нибудь другим и, насладившись тем, как присутствующие исподтишка разглядывают этот значок, извлечь еще один. После чего обычно раздавался всеобщий смех, и громче других смеялся сам Пол.

Заманили его и в «Голову смерти», общество йельских старшекурсников, куда входил и Сидни. Обряд посвящения неофита в члены «Головы смерти» включал, между прочим, подтвержденное клятвой раскрытие всех сведений, касающихся его ЖБ, то есть жизненной биографии, а также СБ, то есть супружеского блаженства. Детали последнего, сравнительно с ЖБ, могли порождать некоторые затруднения. Своим названием СБ обязано тому обстоятельству, что, несмотря на холостое положение большинства членов «Головы смерти», время от времени выяснялось, что кто-то из неофитов все же женат, и тогда возникала необходимость в специальном ритуале посвящения его жены в жены «Головы смерти». Но женат ли, холост ли, любой новобранец был обязан поделиться с членами общества всеми, какими они пожелают, подробностями своих интимных отношений с девушкой, даже если на собрании присутствует ее брат или жених. Идея состояла в том, что один член «Головы смерти» не может иметь секретов от другого и что связывающие всех братские узы прочнее любых условностей внешнего мира. Любой из членов «Головы смерти» должен быть выше того факта, что его невеста спит с другим членом «Головы смерти».