По бару разнеслась какая-то заурядная рок-песня. Руки Фиби поднялись в воздух, и ее стройное тело начало раскачиваться. Я не мог перестать наблюдать за ней, завороженный тем, как она двигалась. Она была высокой и слишком худой. Но даже выглядя такой избитой и сломленной, как сейчас, я мог думать только о ней, о том гребаном дереве. Как она смотрела на меня в тот день, ее голубые глаза впились в мои, как будто она могла видеть каждую чертову вещь, которая проносилась у меня в голове.

Я представил себе, как танцует эта версия Фиби, и понял, что если бы я был одним из тех ублюдков, которых она соблазняла в баре, я бы записался и пел аллилуйя вместе с другими сектантами, только ради возможности поиметь ее снова.

Она повернулась лицом ко мне, и мое дыхание остановилось. Даже под героином, даже заморенная голодом, изнасилованная и пойманная, как собака, на ее губах мелькнула улыбка. Засохшая кровь потрескалась на ее губах, когда ее глаза закрылись, а тело продолжало двигаться в ритм. Слишком сосредоточившись на том, чтобы наблюдать за ней, потерянной в музыке, я едва заметил, как Мейстера отозвали, чтобы поговорить с Гиммлером. Я просто продолжал смотреть. Потому что не мог оторвать глаз.

И тут, с тяжелым вздохом, глаза Фиби распахнулись и встретились прямо с моими. Она замерла.

Сначала я подумал, что она просто слишком устала, чтобы продолжать двигаться... но потом она моргнула, снова моргнула, и слезы наполнили ее глаза.

— Ты.

Ее хриплый голос был почти неслышен из-за музыки. Ее маленькое тело покачнулось, но на этот раз музыка не имела к нему никакого отношения. Ее окровавленная нижняя губа задрожала, и на нетвердых ногах она, спотыкаясь, направилась ко мне. С каждым шагом ее и без того пепельное лицо становилось все бледнее. А потом полились слезы, одна тяжелая капля за другой, стекая по ее щекам, обнажая веснушки, которые скрывались под потом, кровью и грязью.

Ее грудь поднималась и опускалась в быстром темпе. Когда она дошла до меня, закрыв рот рукой, она опустилась на колени и легла у моих ног. Я посмотрел на Мейстера, он все еще был занят. Викинг и Ковбой внимательно наблюдали за происходящим с чертовски растерянным выражением лица. Их руки лежали на оружии, готовые к любому дерьму, которое произойдет.

А потом я снова посмотрел на Фиби. Я уставился в ее голубые глаза. Они все еще были одурманены до предела. Все еще расфокусированные и стеклянные. И все же, когда она стояла на коленях у моих ног, с затрудненным дыханием, с глазами полными слез, я видел их насквозь.

Они, бл*дь, умоляли меня о помощи.

— Она... она в безопасности? — пролепетала она, ее некогда красивое лицо исказилось от боли, когда она подалась вперед, как будто эта боль вонзилась ей прямо в живот.

Мои брови сошлись на ее вопросе. Фиби удалось поднять голову и положить руку на сердце.

— Она в безопасности? Я не спасла ее... но она в безопасности?

Я сглотнул, проверяя, что Мейстер все еще углублен в разговор с Гиммлером. Я поблагодарил Аида, что это так, потому что мне отчаянно хотелось поговорить с этой сучкой, но я должен был разыграть это дерьмо как следует. Фиби подалась вперед, пока ее сиськи не оказались у моих коленей. Я напрягся, пока она искала мое лицо. Затем, осторожными, нежными движениями, она потянулась вперед, ее покрытые мозолями пальцы потянулись к моему лицу.

Я замер, когда кончики ее пальцев коснулись моих щек и пробежали по густой щетине. Ее веки боролись за то, чтобы оставаться открытыми, несомненно, под действием наркотиков. Ее волосы прилипли к гладкой коже. Хуже всего то, что сперма Мейстера стекала по ее бедрам. Я чувствовал, как от нее волнами исходит запах секса. Но я все еще не мог дышать, когда ее ласковые руки коснулись моего лица, когда эти чертовы голубые, ошеломленные глаза изучали меня. Затем ее брови поднялись, на губах появилась улыбка, и это, бл*дь, сразило меня наповал. Эта сучка только что была изнасилована, унижена перед толпой и, без сомнения, недавно избита Мейстером, и все же она стояла на коленях у моих ног, касалась моего лица и, бл*дь, улыбалась.

Я чуть не вытащил пистолет и не пристрелил каждого ублюдка, находящегося здесь, только ради возможности вытащить ее из этой дыры прямо сейчас.

— Ты, — сказала она снова, в ее голосе появилась новая легкость.

Ее пальцы пробежали по моим губам, затем вверх, остановились на моих глазах. Ее ладошка сжалась возле моих глаз, и она издала долгий, счастливый вздох.

— Тот, у кого добрые глаза, — пробормотала она.

Ее голова склонилась набок, как у невинного ребенка.

— Ты не убил меня. Я заслуживала смерти, но ты не убил меня... потому что у тебя добрые глаза. Человек дьявола с глазами ангела.

Я снова вспомнил ту гребаную ночь в коммуне. Вспомнил, как эта сучка гладила волосы Ли и называла ее Ребеккой. Чертовы слезы. Гребаные всхлипы. У меня защемило в груди, и я проглотил комок в горле... как она смотрела на Ли. Я… Я знал, что она чувствовала.

Вот почему я не мог убить эту сучку.

Она... в тот момент она была мной. Мной в тот гребаный день, который не выходил у меня из головы.

— Дерево, — голос Фиби выдернул меня из мыслей.

Я переместился на сиденье, когда она отдернула руки и сцепила их так, как я их связал.

— Человек дьявола с глазами ангела, — повторила она и начала всхлипывать. — Снова здесь, ради меня. Чтобы спасти меня из ада? Чтобы забрать нас?.. Чтобы защитить нас?

Она произнесла эти фразы, как будто это были вопросы, ее голубые глаза умоляли меня забрать ее из этого города, от Мейстера. Черт, как она смотрела на меня, умоляя, прося... эта сучка просила меня избавить ее от страданий.

Так же, как он. Как...

— Какого хрена? Шлюха!

Я вскинул голову, когда Мейстер ворвался в комнату. Привстал, готовый к драке. Рука Мейстера схватила Фиби за волосы и дернула ее на ноги. Фиби вскрикнула, спотыкаясь. Затем, когда она выпрямилась, Мейстер развернул ее лицом к себе и нанес удар наотмашь по лицу. Мне пришлось приложить все силы, чтобы не броситься на него. Но когда я оглянулся, все охранники были начеку, руки на оружии. Никто