— Две мили на запад.

Мои ноздри раздулись, когда я увидел, как в фокус попал урод с РПГ. Мир померк.

Я прицелил свой выстрел в череп этого ублюдка.

— Цель найдена.

Горячий ветер дул мне в лицо, солнце жгло кожу. И я ждал. Ждал, пока...

— Сейчас!

Я нажал на курок.

Вокруг раздались крики, когда он упал со столба, за который держался, и разбился о землю.

— Прямое попадание, — сказал Боунс, а затем: — Черт! Приближается!

Он достал рацию, чтобы предупредить сержанта о двух грузовиках, приближающихся с востока, но было уже поздно. Я развернул винтовку и увидел знакомое лицо, притаившееся за зданием с тремя своими людьми.

— Девин, — позвал я, хватая Боунса за руку.

Но грузовики открыли огонь, осыпая нас пулями и РПГ с тыла. Вокруг зданий прогремели взрывы, и дым затуманил мне обзор на брата.

— Дай мне чертову визуализацию! — потребовал я.

Боунс смотрел в свой бинокль и выравнивал свое сбившееся дыхание.

— Северо-запад, три мили.

В линзе мелькнуло тело.

— Вижу.

— Подожди... подожди... сейчас! — крикнул Боунс, и я выстрелил.

Я делал выстрел за выстрелом, но гребаные бомбы продолжали лететь. И я потерял Девина из виду. Сквозь дым, кровь и зной, Девин исчез...

Я открыл глаза. Я был весь в поту. Уставился на край своей кровати и на призраков, которые приходили каждую ночь.

«Они ненастоящие, — сказал я себе. — Они, бл*дь, ненастоящие».

Но они никогда не уходили.

Закрыв глаза и отгородившись от них, я мысленно призвал лицо Фиби и сосредоточился на ее бледной коже, усыпанной веснушками. Я представил, как спасаю ее из этой дыры и забираю к Лиле. Я представлял ее свободной от наркотиков и улыбающейся. Я ухватился за этот образ, за стопроцентный факт того, что она будет в безопасности.

Она должна была быть в безопасности.

***

— Ты видел что-нибудь полезное в лачуге парикмахера? — спросил Викинг, пока мы шли к бару.

Я оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что рядом никого нет.

— Все тихо. Внутри ничего не видно. Но никакого движения ни внутри, ни снаружи не было. Зато я разобрался с расписанием караула. Это уже кое-что.

Я наблюдал за лачугой стоматолога всю ночь из своего окна. Я проспал в общей сложности два часа. Ночные кошмары, так их называли в клинической практике, по крайней мере, так сказал психиатр из морской пехоты. Мертвецы, пронзая меня черными пустыми глазами, смотрели на человека, который послал их на смерть. Они толпились вокруг, дразня своими исхудалыми, искаженными лицами. Я сидел и смотрел на них со своего места на кровати. Застыв, парализованный болью, которую приносили их образы. Когти вины глубоко вонзались в мою грудь и разрывали ребра, чтобы терзать мое обнаженное сердце.

Я пытался убедить себя, что их там нет, ночь за ночью. Но когда ты видишь кровь, просачивающуюся из их ран — свежую и горячую, стекающую на пол... когда ты чувствуешь удушливый запах смерти, витающий в воздухе... слышишь их рваное дыхание... осознание того, что они ненастоящие, превращается в дерьмо. Когда каждое из твоих чувств говорит тебе, что твои жертвы здесь, чтобы заставить тебя заплатить, ты, бл*дь, веришь им и просто позволяешь пытке начаться.

Флейм ворчал рядом со мной, когда мы вчетвером вошли в бар. Он был полон клановцев, из трещащих динамиков доносилась музыка белой силы (White Power music — это музыка, пропагандирующая белый национализм. Он охватывает различные музыкальные стили, включая рок, кантри, экспериментальную музыку и фолк). Никто даже не взглянул в нашу сторону, когда мы подошли к бару. Четыре американских пива и четыре виски были поставлены на барную стойку без нашего заказа. Бармен посмотрел на нас, я быстро понял, о чем идет речь. Эти американские и европейские напитки были единственными, которые здесь подавали.

Ничего, что выходило бы за рамки особых убеждений Клана в отношении белых англосаксонских протестантов.

Мы отнесли наши напитки в дальний угол, подальше от глаз и в тень. Это место было идеальным для обзора окружающей обстановки. Я был прав насчет выходов. Два охранника бдительно следили за помещением, а пьяные в стельку клановцы громко разговаривали и смеялись, под кайфом от спиртного и траханья накачанных шлюх в амбаре.

Через сорок минут Мейстер вошел в бар с тем же охранником, с которым я видел его раньше. Гиммлер для своего Гитлера, без сомнения. Мужчины уходили с дороги, когда Мейстер пробирался сквозь толпу, его татуировки в виде свастики и черепа Тотенкопфа (нем. Totenkopf — немецкая дивизия СС. Отряды «Мёртвая голова») выделялись в тусклом свете. Он взял напиток из бара. Когда повернулся, держа в руке что-то похожее на напильник, я увидел на его лице следы когтей.

Моя рука крепко сжала пиво. Это была работа Фиби? Я представил, как рыжеволосая сучка отбивается от этого ублюдка, и мои пальцы дернулись. Затем мудак двинулся к музыкальному автомату. Он выдернул провод из розетки и уставился на толпу. Все замолчали.

Я бы отдал этому мудаку должное, он был устрашающим ублюдком. Запугивающим всех, кроме нас, Палачей.

В комнате было так тихо, что можно было услышать, как падает булавка. Мейстер поднял руку.

— Хайль Гитлер! — крикнул он, и мы все ответили ему эхом.

Его помощник поднес ему виски. Мейстер выпил его за один раз. Он был одет в черные камуфляжные штаны, заправленные в черные ботинки, и обтягивающую майку. Тэнк и Таннер могли бы стоять бок о бок с этим придурком и не выглядеть не к месту.

Он сделал шаг вперед и протянул папку.

— Вы все здесь, потому что мы служим великому делу, — его голос был низким, а движения размеренными.

Мои глаза сузились, когда я изучал каждый дюйм этого ублюдка.

— Вы все здесь, потому что кто-то порекомендовал вас или решил, что вы заслуживаете трахнуть киску за хорошо выполненную работу.

Мудак окинул своими голубыми глазами каждого из нас в этой комнате, затем улыбнулся, показав смесь белых и золотых зубов.

— Киски здесь принадлежат Братству и Клану. Хорошие, все американки, белые киски, делающие нам деньги для войны, которая висит над нами, — он провел рукой по своей бритой голове. — И член, который долбит эти киски, который трахает, сосет и пьет соки из их кисок, — это только белый член. Член