Дмитрий достал с антресолей большой чемодан на колесиках – вещей набралось изрядно. Пришлось даже уложить парадный костюм, так как предстояли переговоры с местной администрацией и иностранцами. Помогая ему в сборах, Татьяна подшучивала:

– Стареешь, Беломорцев. Раньше небольшой сумкой обходился, а теперь столько барахла с собой тащишь. Хорошо, пусть костюм – для официальных встреч, а шерстяные носки зачем?

– Вдруг придется совершать восхождение в горы, мало ли что.

– Не понимаю, Дмитрий, ты работать едешь или отдыхать?

– Ну конечно, работать, Таня.

– И женщины едут с вами… работать? – Впервые в жизни Татьяна ощутила, как ревность кольнула ее сердце. – Мог бы при своих полномочиях и супругу включить в группу. Я, чай, не домохозяйка, а тоже инженер-строитель.

– Я уже говорил тебе, что думаю об использовании родственных связей в служебных вопросах. В составе группы только одна женщина – Хлебникова.

– Ника? А ее-то почему берете? Она же без году неделю в нашей корпорации работает.

– Это я – без году неделя, а Ника уже год здесь работает, она полностью в теме. К тому же решение о ее включении в группу вынес Герман Леонидович.

– Подлый старик!

– Татьяна! Ты завидуешь? Это совсем на тебя не похоже.

– Скажешь тоже! Просто и мне хотелось бы куда-нибудь поехать. Кроме дачи подо Мгой, нигде не бываю. Раньше понятно, за Алиской надо было присматривать, но теперь-то дочь взрослая, и я – свободная женщина!

– А мне казалось, что ты любишь свою дачу. Кстати, Алиса не звонила? Когда она собирается приехать?

– Она еще колеблется, приезжать ли ей в этом году в Питер. У нее такие планы! Девочка вырвалась из-под родительской опеки, тоже хочет мир посмотреть. Кажется, в Бразилию собиралась.

– Я ей покажу Бразилию! – рассердился Дмитрий. – Целый год врозь, так вообще нас, родителей, забудет. В следующий раз будет звонить, так и скажи: вначале дом, а потом уже всякие там Бразилии.

– Скажу-скажу. А как все-таки со мной? Может, еще не поздно выписать командировку? Ведь при строительстве в горах водоснабжение – это проблема номер один. А мне приходилось разрабатывать систему подачи воды в Хибинах.

– Сравнила! То Хибины, а то – Сочи!

* * *

Ника тоже отбирала вещи в командировку. Вначале сборы шли быстро: для официальных встреч – темная юбка и легкий пиджачок, на каждый день – джинсы и майки, ну и – сарафан для пляжа. И лишь вынув из шкафа вешалку с розовым шифоновым платьем, задумалась: пригодится ли? Длинное полупрозрачное платье с открытой спиной будет уместно разве что в ресторане, но кто ее туда позовет? И тут же обругала себя за лицемерие – нечего делать вид, что она не думает о Халиме. Он звонил недавно и подтвердил, что прилетит на конференцию. Ника примерила платье, пытаясь посмотреть на себя глазами арабского архитектора. Хорошо, что она летит в Сочи, а не в Эмираты. У себя на родине Халим не позволил бы женщине так обнажаться. Ладно платье, но ведь Халим ждет ответа, согласна ли она стать его женой. Да или нет? Стоя перед зеркалом, Ника примеряла не только платье, но и роль третьей жены в гареме. Надо любить человека без памяти, чтобы решиться на такое безумство! Она поняла, что не готова оставить родину.

Ладно. А если, как прабабка, родить ребенка от Халима? Будет сын, такой же жгучий брюнет со сверкающим взглядом, как Халим, – от девчонок не отобьется. И дочь неплохо. Нике представилась восточная красавица, завораживающая мужчин сказками «Тысячи и одной ночи». Она сняла платье и бросила его на дно чемодана.

Собрав прочие мелочи, посмотрела на часы: она успеет еще заехать к маме повидаться-попрощаться. Завтра, сказали, повезут всю группу в аэропорт прямо с работы. Велели приехать с багажом.

Ника не любила бывать в родительском доме, поскольку отчим всегда обрушивал на нее недовольство современной жизнью. Критиковал нынешние нравы, администрацию, оплакивал утраченные привилегии, жаловался, что теперь ему затыкают рот, не печатают его творения. Ника видела за этими жалобами творческое бесплодие отчима и ни капельки не сочувствовала ему. Если бы не бедная мамочка, до последнего времени тянувшая на своем горбу двух прожорливых мужиков – Тим лишь недавно оперился и стал подкидывать денег родителям, – то Ника и вовсе отделалась бы телефонным звонком.

Эльвира Викторовна, одетая в узкое зеленое платье почти до пят – она называла его концертным, – уже ждала дочь. Хотя хозяйка и кормила трижды в день своего раздражительного мужа, похвастаться кулинарными способностями не могла. Она вынужденно научилась готовить несколько нехитрых блюд и всю жизнь обходилась этим скромным ассортиментом. Поэтому, зная, что порадовать дочь деликатесами она не сможет, к приходу Ники мать приготовила ей другой подарок.

Не успела Ника переступить порог квартиры, как мать объявила ей:

– Никуля, доченька! Я разучила новый этюд Шопена! Специально для тебя! Мои олухи все равно не оценят.

– Мамочка! Разве у тебя оставался еще неразученный Шопен? Мне кажется, что в твоем репертуаре имеется шопеновских вещей больше, чем он написал!

– Ладно, ладно, насмешница. Пошли быстрей к инструменту, пока мужчины не вернулись.

– А где они? – спросила Ника, присаживаясь сбоку у светлого, орехового цвета пианино.

– Тимка, как всегда, на мотоцикле гоняет, у меня сердце не на месте, когда его дома нет. Григорий отправился на митинг протеста против уплотнительной застройки.

– У вас во дворе что-то строить собираются?

– Слава богу, не у нас! Гриша теперь по всему городу кочует, стал записным выразителем народного гнева. Политики платят участникам за каждый час стояния в пикете.

– Эти пикетчики и нам работать не дают, – подхватила Ника. – Только пройдем все инстанции, утвердим проект, как появляются митингующие, всюду одни и те же лица. А город ведь обновления требует! В центре дома ветшают, а на окраинах заброшенные цеха ржавеют.

– С другой стороны, и вам, строителям, нельзя волю давать. Не успеешь оглянуться – полПитера снесете и стеклянными громадами застроите. Ладно, у всякого своя правда, – оборвала себя Эльвира Викторовна. – Лучше послушай, Никуля, музыку.

Эльвира Викторовна открыла ноты, пальцы ее забегали по клавишам, и летящие звуки волнующего этюда наполнили комнату. Ника смотрела на осунувшееся, но вдохновленное лицо матери и жалела ее. Какой талант пропал! Конечно, мама молодец: и деньги уроками зарабатывает, и собственное мастерство продолжает шлифовать. Но все же, все же: как убого ее существование! Только в музыке и находит отдохновение от жизни. Неужели все творческие люди так страдают?

И Ника вспомнила, как сама недавно пыталась успокоить свою душу творчеством. Ей вдруг захотелось, как в детстве, помять пластилин. Правда, в доме его не оказалось, так она намочила муку – иногда добавляла ее в омлет. И, покатав между ладонями податливую субстанцию, вылепила занятную фигурку ребенка с мячиком в руках. Не ужели так велико ее желание родить малыша?