Я же, то и дело оборачиваясь, продолжала свой путь за крестьянином и пыталась хоть немного унять волнение. Что мне вообще делать с рожающей женщиной? Как-то ее успокоить, подбодрить? Помолиться вместе с ней?

Как вообще принимают детей?

Что мне придется делать, если акушерка не успеет?

Вряд ли дети выпрыгивают прямо на руки к тем, кто их принимает? Или нужно будет тянуть? Если да, то с какой силой?

От всех этих мыслей у меня начинали трястись руки и подламываться колени, волнение еще больше усилилось, когда мы подошли к покосившемуся дому, из которого раздавались стоны… Да еще какие…

– Ее что, убивают? – не выдержала я.

– Рожает, преподобная… – все с тем же благоговением ответил мне мужик, смотря в лицо, будто я спасительница, спустившаяся с небес. – Вы же ей поможете?

– Постараюсь сделать все, что в моих силах, – я подобрала как можно более расплывчатую формулировку, боясь обещать что-то более конкретное.

Мужчина указал мне рукой на вход в дом, сам же идти внутрь не спешил.

– Вы что, останетесь на улице? – произнесла, боясь сделать даже шаг туда, откуда раздавались жуткие звуки…

«Неужели ей ТАК больно?»

– Так таинство же, – хлопнул глазами крестьянин. – Не положено.

«Идиот», - захотелось обозвать его, но я промолчала и, поняв, что помощи от этого мужлана я точно не дождусь, собралась с духом и пошла вперед.

Толкнула дверь, и та со скрипом отворилась, являя скромное убранство покосившихся сеней. Тут хоть было и чисто, но уж очень бедно… Семья крестьянина явно жила перебиваясь с корки хлеба на корку хлеба, а тут еще и ребенок скоро появится.

Внутри дом оказался перегорожен на две части тусклой занавесью. Одна – кухня с печью, на которой даже сейчас кипели и скворчали котелки, уже начинавшие источать прогорклое зловоние и дым. Похоже, схватки застали хозяйку прямо за готовкой.

А из второй части раздавались глухие женские стоны, будто бедняга пыталась заглушить боль подушкой или закусив собственные губы.

Подойдя к печи, я магией погасила огонь, боясь, как бы не случилось пожара, а после поспешила к женщине – по-прежнему не представляя, что буду с ней делать.

Роженица обнаружилась сидящей на полу, привалившись спиной к лавке. Скромная кровать, сбитая из досок, стояла в стороне у стены, и, казалось, женщина с гигантским животом попросту не сумела до нее добраться, потому что…

– Вы что, несли воду? – вырвалось у меня, когда я подскочила к женщине, все еще пытавшейся подняться самой и поднять стоящее рядом с ней ведро с водой. – С ума сошли?

– Нужно нагреть, – прошептала она, фокусируя на мне удивленный взгляд. – Святая?!

– Если бы, – пробурчала я, помогая женщине подняться и доводя ее до кровати. – На кой черт вам понадобилось это ведро…

– Так малыша искупать, коли родится, – всхлипнула она, со всем упрямством не желая лежать на кровати и пытаясь с нее уйти обратно на пол.

– Да лежите вы, – не понимая, откуда столько глупости, почти рявкнула я. – Зачем вы это делаете?

– Так белье жалко, запачкаю. Стирать потом сложно, а новых взять негде. На полу оно проще, – женщина цеплялась за мои руки от боли, а у меня глаза становились квадратными от такой логики.

Что ж за жизнь у нее такая, если даже в подобный момент боли и испытания она думала о простынях, стирке и бог весть еще о чем, кроме здоровья малыша.

Даже моих знаний в этом непонятном деле хватало для понимания, что грязный пол – не лучшее место для родов.

– Я запрещаю вам лежать на полу, – не выдержала я, решив припечатать авторитетом. – И воду сама нагрею…

– Но муж ругать будет… – пыталась спорить женщина, постоянно прерываясь на попытки отдышаться.

– От церкви отлучу, – пригрозила я. – Пусть только слово скажет! Как вас зовут?

– Мирта, – рассеянно отозвалась крестьянка, хватаясь за огромный живот. – Вы же поможете мне?

Весь ее лоб был уже покрыт испариной, да и сама она кривилась и вскрикивала так часто, что интуиция четко подсказала мне – не успеет акушерка. Ой, не успеет.

– Мирта, – я постаралась успокоиться сама и успокоить ее. – Лучше скажите, как себя чувствуете?

– Больно, – призналась она. – Кажется, ребенок идет уже…

У меня аж руки похолодели…

– А может, он еще немного подождет? – будто прося женщину повременить, выдала я. – Мы послали за акушеркой в город… – Господи, помоги! И мне, и ей.

Вместо ответа я услышала протяжное «А-А-А», вырывающееся из груди женщины.

И у меня, кажется, голова закружилась от страха и растерянности. Что делать-то?

– Аббатиса! Отойдите уже. – Мощные руки буквально отставили меня от кровати с Миртой. – Она сейчас родит, пока вы тут со своими молитвами топчетесь.

Над Миртой стоял Кроули, закатывающий рукава своей белоснежной рубашки.

От волнения я даже не услышала, как он вошел в дом и теперь задирал на Мирте подол юбки…

– Что вы делаете?! – возмутилась я. – А как же таинство?!

На это замечание Кроули посмотрел на меня так, что в его глазах я четко прочла, в каком гробу он это самое таинство видел.

– Нагрейте лучше воды, преподобная, – абсолютно ровно и спокойно ответил он. – Раз уж вы тут, хоть какая-то от вас будет польза!

Я безропотно послушалась, тем более что и сама Мирта сопротивления подобному «безобразию» не выказывала. Ее сознание, похоже, окончательно помутилось от боли…

– Доктор? Вы же доктор? – пыталась вопрошать она между схватками.

На что Кроули очень достоверно врал:

– Конечно доктор. Акушерок не нашлось, поэтому приехал я. Тужьтесь, барышня. Вы дама крепкая, все сможете! Ну же… Черт! У коров оно как-то проще было…

– Что? – простонала Мирта…

– Ничего, милая, – побледневший лорд, приподнимая голову от того самого, даже нашел в себе силы улыбнуться. Вид у него при этом был весьма пришибленный. – Давай, я уже вижу головку!

Я же стояла рядом с нагретой водой и мысленно клялась, что никогда – вот совершенно никогда! – не буду рожать. К черту, кажется, это ужасно больно, а еще кроваво и просто жутко.

Если даже непрошибаемый циник Кроули выглядел на грани обморока, то что говорить обо мне – я бы точно скончалась на месте…

– А-а-а-а, – тем временем разразилась Мирта, и крик ее в какой-то момент прервался на вершине выдоха…

– УА-УА-У-УА, – раздался плач новорожденного…

– Поздравляю, у вас мальчик, – голос Кроули прозвучал хоть и радостно, но слегка пришибленно.

Мужчина с младенцем на руках поднялся в полный рост, его заметно пошатывало.