Последние слова точно что-то надломили в Корсен. Она прерывисто выдохнула, разом осунувшись, и тихонько подтолкнула дочь в спину:

– Беги наверх, милая. Мне с гостями нужно поговорить…

– Нет, Кэрис, останься, – мягко приказал Айвор, и девочка замерла на полушаге. – Иди сюда, – похлопал фейри по дивану мыском сапога. Киллиана покоробило от небрежности жеста – так подзывают обычно маленьких салонных собачек. – Тебе тоже наверняка есть, что сказать. А ты не молчи, колдунья. Говори, с чего всё началось.

Женщина обречённо наблюдала, как Кэрис робко садится на диван – справа от Киллиана, чтобы оказаться как можно дальше от фейри. К воротнику детского платья была приколота маленькая гроздь сухих ягод бузины, но Айвор, нагнувшись, сорвал её и бросил на ковёр.

– Это было необходимо? – сухо поинтересовалась Корсен, уже не улыбаясь и не изображая радушную хозяйку.

– Конечно. Чтоб у тебя не возникло соблазна солгать, – прищурился Айвор.

– Может, не стоит так… – начал было Киллиан, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, но заработал чувствительный пинок в бок и понял, пока следует помолчать.

– Всё началось девять дней назад, – громко произнесла колдунья, не отводя взгляда от дочери. – Кэрис ушла играть к реке и не вернулась. Я не волновалась, когда она пропустила обед… В нашем лесу нет того, кто смог бы причинить ей вред посреди бела дня. Но когда и к ужину она не вернулась, я испугалась. У реки Кэрис не оказалось, а след терялся на камнях у брода. Когда я поняла, что уже темнеет и время моё на исходе, то решилась спустить гончих.

Киллиана охватил озноб. Свет в комнате словно померк; воцарившийся зеленоватый полумрак напоминал омут в солнечный день, если смотреть со дна на поверхность.

«Откуда я могу знать это?»

– Гончих?

– Когда будем выходить, обрати внимание на водосточные трубы и столбики перил на пороге, мой ненаблюдательный друг, – лениво посоветовал Айвор. – Кто их сотворил? Не ты – и дураку ясно.

– Моя бабка, Краген, – неохотно ответила колдунья. – Гончие встали на след и вывели меня к Кэрис. Она лежала на поляне среди земляники и кислицы – и словно бы спала. Руки у неё были испачканы в земле по локоть. Я попыталась разбудить её, но она не просыпалась, и тогда я отнесла её домой. Но не помогали ни чары, ни отвары, ни заговоры, ни обереги. Корень проклятия я найти не сумела, потому что не знала, кто проклял мою дочь, а сама она не просыпалась и не могла ничего рассказать. И когда на восьмой день я поняла, что полнолуния Кэрис не переживёт, то отправилась в Дублин и стала бродить по городу, чтобы увести кого-нибудь и передать ему недуг моей доченьки. Но был дождливый день, и все прятались по домам, а кто не прятался, тот гнал меня прочь или бежал сам…

– Из-за облика? – спросил Айвор таким тоном, будто уже знал ответ.

– Да.

– А почему именно старуха-горбунья?

– Таков мой гейс, – призналась Корсен. – Я родилась слабой, куда слабее моей матери и бабки, а им также было далеко до их предков… Мы вырождаемся. Для того чтобы сотворить сильные чары, я обязана выполнить два условия. Первое – мне нужно войти в свой истинный возраст. Второе – тот, на кого будут наложены чары, должен вслух дать согласие.

– Истинный возраст! – рассмеялся Айвор. – Ах, вот оно что… И эта девочка – твой первый ребёнок?

– Да, – опустила голову Корсен, некрасиво сгорбив плечи. – Мне уже девяносто лет, но я не старею, пока живу здесь, в доме, который построила сама Канайд Оллен. И я не могу покидать дом больше, чем на три часа каждый день, и выходить за пределы владений Оллен чаще, чем один раз от новолуния до новолуния.

– И вы за всю жизнь ни разу не нарушали этого правила? – не поверил Киллиан. В груди у него противно царапало, словно вместо сердца был колючий болотный огонёк. – Вы всё время живёте здесь?

– Да, – просто ответила она. – Джонсон раз в две недели уезжает в город, привозит с рынка всё, что нам нужно, и продаёт купцу мои кружева. Я плету их из лунного шёлка летом, из последней паутинки осенью, из инея на стекле зимою и из облаков весною, и нигде во всей Ирландии нет мастерицы лучше меня, – похвалилась Корсен.

– Вы живёте на деньги с продажи кружев? – уточнил деловито Айвор.

– Нет, – пожала она плечами, явно обиженная тем, что фейри не оценил её таланты. – От Канайд осталось два сундучка с золотыми монетами. И чем дальше, тем больше ценятся эти деньги.

– И где они хранятся?

– Может, мне вам их сразу отдать? – возмутилась Корсен, и Киллиан, приложив руку к груди, заверил колдунью:

– Я не возьму у вас ни монеты и ему не позволю. Клянусь своей жизнью.

– Балбес, – в сердцах отругал его Айвор и досадливо поморщился: – Ну, что ж, клятва есть клятва. Но так или иначе, я спрашивал не потому, что хотел получить деньги для себя… Вот эта монета – из того самого клада?

Он достал из кармана золотой кругляшок и показал его хозяйке. Та кивнула:

– Да. А хранятся монеты под старой башней между холмами и лесом. Когда приходит нужда, я отправляюсь туда и беру горсть из любого сундучка. На них лежит заклятие – через тридцать лет каждая монета так или иначе возвращается на место.

– Сильные это чары, – задумчиво произнёс Айвор. – Неразменные деньги, пусть срок и велик – тридцать лет… А Кэрис ты нашла случайно не близко ли от той башни?

– В часе пути до неё, хотя направление то самое, – задумалась колдунья, и фейри обратился уже Кэрис:

– А ты что расскажешь, маленькая красавица? Помнишь, кто передал тебе проклятие?

Девочка вздрогнула и невольно подалась к Киллиану, будто искала у него защиты.

– Нет, не помню, – звонко произнесла она и передёрнула плечиками по-взрослому. – Но я помню, что копала что-то руками и мне обязательно надо было успеть это сделать до того, как солнце зайдёт… И ещё я помню мужчину. Он поцеловал меня в лоб. И ещё… Ещё он сказал «спасибо».

Корсен гневно засопела, и Киллиан понял, что эту часть рассказа она слышит в первый раз.

– Мужчину? – заинтересовался не на шутку Айвор. – И какого же? Как я?

– Нет, – замотала она головой – только кудряшки заплясали. – Не как ты. Он некрасивый был. И младше.

– Такой же молодой, как вот этот юноша? – хлопнул он по спине Киллиана.

– Ещё меньше, – решительно сказала Кэрис. – Он был как сын мясника, который привозит нам окорока на продажу иногда.

Айвор вопросительно уставился на Корсен. Та задумалась:

– Шестнадцать вёсен… нет, уже семнадцать.

– Ха, мальчишка, а не мужчина, – развеселился Айвор. – Некрасивый… А одет он был как тот сын мясника или как я?

– Не так и не так, – вздохнула девочка. – Во всё коричневое и серое… Я не помню! У него ещё шляпа была. С пером таким, полосатым.