Британника качает головой.

— Возьми хотя бы нож.

Не обращая внимания на эти слова, Амара обнимает подруг и приближается к мужчинам. Все трое проходят по узкому коридору, чтобы выйти на улицу. Ювентус закрывает за собой высокие деревянные двери. Изнутри до Амары доносится скрежет засова, и на секунду ей кажется, что ее выдворили из собственного дома, что она сюда больше не вернется. Амара проводит рукой по бронзовым заклепкам, которые в тусклом свете кажутся серыми, а не золотыми.

— Готова? — спрашивает Филос. Амара чувствует, что он пытается поймать ее взгляд, сообщить ей то, что не выразишь словами. Отношения Амары с экономом испортились с тех пор, как Филос догадался, что Руфус плохо с ней обошелся. Амара приняла извинения Филоса, но больше на заговаривала с ним наедине. Ей неловко от его жалости. Она не хочет, чтобы ей напоминали о минутах слабости.

Кивнув Филосу, Амара отворачивается. Троица гуськом отправляется в путь: впереди идет Филос, за ним следует Амара, а Ювентус, сложенный крепче обоих спутников, замыкает колонну. На форуме сегодня базарный день, и когда Амара, Ювентус и Филос доходят до виа Венериа, на дороге уже множество телег и мулов, а воздух наполнен криками недовольных людей, которые пытаются протиснуться вперед. На тротуарах также многолюдно — раздолье для карманников. Кошелек прилипает к влажной коже Амары. Британника заставила ее надеть кошелек на шею и спрятать под одеждой. Деньги поделили на троих, чтобы не лишиться всей суммы, если на пути встретятся грабители.

Легкая изморось скорее напоминает туман, но к лупанарию Амара, Филос и Ювентус подходят с вымокшими лицами. У Амары к тому же от воды, что просочилась сквозь тонкую накидку, покрывающую голову и плечи, испортилась прическа. Амара надеется, что хотя бы сурьма не размазалась вокруг глаз. Ювентус так громко стучится в дверь, что кто-то из прохожих язвит о его жгучем желании попасть в бордель. Дверь открывает Парис, который настороженно оглядывает дородного привратника с головы до ног.

— Мужчины пусть подождут на улице, — говорит он.

— Не глупи, — Амара шепчет, чтобы не услышали зеваки. — Думаешь, я одна несла все деньги?

Парис впускает посетителей и хмурится, увидев, что все трое направляются к лестнице.

— Этих головорезов я к господину не пущу. Ты пойдешь одна, а они останутся здесь.

Парис заводит Филоса с Ювентусом в каморку рядом с кабинетом Филоса. Стены с черно-белым геометрическим узором, от которого кружится голова, жаровня, распространяющая слабое тепло, — эта комнатушка до боли знакома Амаре. По мере того как близится встреча с Феликсом, Амара, охваченная ужасом, дышит все чаще. Филос, чувствуя ее страх, безуспешно пытается заглянуть ей в глаза. Наконец он сдается и что-то бормочет Ювентусу на им одним понятном диалекте.

Ювентус начинает искать кошелек под плащом. Он один, кажется, совсем не напуган. Он лишь изумленно озирается по сторонам. Если до этого он подозревал, что его новая госпожа была когда-то бордельной шлюхой, то теперь, очевидно, все понимает.

Парис просовывает голову в дверь.

— Пошевеливайся! — рыкает он.

Амара послушно идет вперед — ее тело привыкло повиноваться приказам Феликса. Забрав остаток денег у Филоса, она поспешно выходит в коридор. Амара слишком поздно понимает, что не сняла с шеи свой кошелек и что ей придется выуживать его между грудей на глазах у Феликса. Переступив через знакомый порог, она оказывается в красном кабинете Феликса. Парис захлопывает дверь у нее за спиной.

Феликс и Амара пристально смотрят друг на друга. С тех пор как Амара получила свободу, они впервые остались вдвоем. Феликс сидит за столом в той позе, в какой Амара представляла его себе тысячу раз, а сама она стоит на своем старом месте у дверей. Каждый нерв Амары натянут до предела, она готова дать отпор каждой клеточкой своего тела. Амара думает, что Феликс станет над ней насмехаться, начнет угрожать или даже схватит ее. Но он лишь жестом приглашает ее сесть, будто они старые друзья.

— Выпей со мной вина, — приветливо говорит он. — Зоскалес уверяет, что это лучший напиток в его таверне, а значит, ему можно хотя бы дать шанс.

— Ты сам никогда не пьешь, — произносит Амара, усаживаясь и поражаясь собственной наглости. — Так к чему мне затуманивать разум, если ты будешь мыслить ясно?

— Ладно, — ухмыляется Феликс. — Тебе виднее. Ты в свое время частенько подслушивала мои разговоры. — Он кивает в сторону угла, сидя в котором Амара раньше вела счета.

— Значит, у новеньких со счетными книгами не ладится? — спрашивает Амара, заметив, что с ее прежнего рабочего стола убраны восковые таблички.

— Да, — улыбается Феликс. — Ты незаменима.

— Пытаешься любезничать? — Амару отчего-то забавляет все происходящее. — Ты, конечно, не думаешь, что меня так легко провести. Ты при мне хвалился, как вырезал Драуке глаз. Полагаю, любезности тебе уже не помогут.

На спокойном лице Феликса появляются морщины: он раздраженно кривит губы. Он всю жизнь терпеть не мог насмешек.

— Так-то лучше, — говорит Амара. — Теперь можно рассердиться и назвать меня дрянью, да? Тогда я наконец почувствую себя как дома.

— А ты ведь и правда дома, — отвечает Феликс. — Моя любимая шлюха.

На этот раз Феликс улыбается искренне, и Амара понимает, что он упивается ее стеснением. Она так давно не оставалась с ним наедине, что уже и забыла, насколько он привлекателен. Виктория часто повторяла, что Феликс своей атлетической фигурой и четкими линиями тела напоминает Аполлона. Но благодаря Фабии Амара знает, что Феликс, несомненно, смертен. «В детстве был прехорошеньким. Как вспомню его огромные карие глаза!»

— Сомневаюсь, что домом может считаться какое-то место, кроме того, где ты вырос, — возражает Амара.

Судя по тому, что улыбка Феликса вдруг утратила всякую естественность, Амара попала точно в цель.

— Тогда можешь попросить своего толстосума отвезти тебя в Грецию, — холодно бросает Феликс. — Но сперва расплатись со мной.

— Ты бы погнался за мной в такую даль?

— Я погнался бы за тобой куда угодно. Разве я когда-нибудь забывал о том, что мне должны денег?

— Тогда ты наверняка помнишь, что у меня есть богатый патрон. — Амара поводит плечами в надежде, что Феликс не заметит ее волнения. — Руфус сказал, что у Виктории дивный голос. Она недавно выступала перед ним и его друзьями на ужине.

— И из-за этого я должен ревновать? — усмехается Феликс. — Думаешь, меня заботит, что шлюху, которую я продавал всем подряд, трахает кто-то другой? Да пожалуйста! Тем более что я получил за нее вдвое больше, чем она стоит на самом деле.

Амара задумывается о Виктории, которая страдает по этому человеку. По крайней