Я был просто потрясен, когда 4 февраля 1938 г. узнал о масштабе перестановок и отставок. Геринг воспользовался случаем, чтобы избавиться в люфтваффе от тех старых генералов, которые были в 1934-1935 гг. возвращены на военную службу для создания этого вида вооруженных сил после того, как большинство их незадолго до того уволили из рейхсвера по сокращению штатов. Таким образом, их во второй раз отправили на пенсию. Сухопутные войска поступили так же, уволив ряд генералов старшего возраста, которым и так предстоял вскоре уход на пенсию. В генеральном штабе Бек уволил генерал-лейтенанта фон Манштейна, который занимал пост 1-го обер-квартирмейстера, а также являлся его заместителем и предназначался стать его преемником. Его место занял генерал-лейтенант Гальдер. Манштейн стал командиром дивизии в Лигнице: еще на прошлогодних маневрах вермахта Гитлер обратил на него внимание за четкие доклады обстановки.

Второе персональное изменение коснулось начальника Управления личного состава ОКХ. Фюрер потребовал его замены. Прежний начальник управления генерал фон Шведлер имел репутацию слишком консервативного. Снимая его, Гитлер рассчитывал на проведение нового курса в духе национал-социалистического воспитания армии. Преемником Швеллера был назначен младший брат Кейтеля генерал-майор Бодевин Кейтель. От кого исходило это предложение – от Браухича или от «большого» Кейтеля, – не знаю. Во всяком случае, последнему именно в этой напряженной ситуации следовало бы избежать упрека в семейственности. Но для доходившей до него критики он оказался слишком толстокож. Эта толстокожесть помогла ему в дальнейшем сохранить здоровье, а вот его младший брат физически своих обязанностей не выдержал. Путткамер еще тогда без обиняков разъяснил «большому» Кейтелю, что его брат начальником данного управления быть не сможет – вмешательство это оказалось тщетным.

Однако полной неожиданностью явилась для меня замена на посту имперского министра иностранных дел. Нейрату пришлось освободить свое место для Риббентропа. Таково было желание Гитлера. Но его беспокоило, как бы сообщение об этой замене в сочетании с военными перестановками не было воспринято мировой общественностью в качестве признака слабости системы. Сам же он намеревался достигнуть эффекта прямо противоположного. А потому ему показалось целесообразным вместе с персональными перемещениями в вермахте произвести и другие замены в высших имперских органах. Однако у общественности все-таки возникло впечатление, что Гитлер уволил последних консервативных министров, чтобы поставить на их место верных ему национал-социалистов. Это не отвечало действительности. Новые господа в сухопутных войсках придерживались таких же консервативных воззрений, что и их предшественники.

Риббентроп был для партии аутсайдером. Ведь, являясь самостоятельным торговцем, он успешно вел свои коммерческие дела и внутри страны, и за границей и был независим; к тому же свой контакт с Гитлером он установил без содействия партии.

Итак, Риббентроп пришел на пост имперского министра иностранных дел, не имея за плечами многих лет дипломатической службы и не будучи «старым борцом». При вступлении на этот пост он был встречен в Берлине не очень-то дружественно. Новый министр производил впечатление человека высокомерного и неконтактного и не умел снискать себе друзей. Однако Бем-Теттельбах, бегло говоривший по-английски и сопровождавший весной 1937 г. Бломберга в Лондон на коронацию Георга VI, рассказывал мне о корректном поведении супружеской пары Риббентропов на этих торжествах и многих связанных с ними светских мероприятиях. По его словам, Риббентроп произвел в дипломатических кругах весьма хорошее впечатление. Но в Берлине ходили и другие слухи, и распространялись они быстрее, чем положительные.

Гитлер ценил Риббентропа и его советы. На рубеже 1937-38 гг. он передал фюреру памятную записку о германо-английских отношениях, которая, по моим наблюдениям, могла оказать влияние на его решение о замене тогдашнего министра иностранных дел. Во всяком случае, в то время мне не раз доводилось слышать от фюрера, что в вопросе о пересмотре Версальского мирного договора ему приходится рассчитывать на противодействие Англии. Риббентроп тоже подтвердил ему то, что услышал от Мильха и Удета: Англия усиленно вооружается. Мол, она решилась на войну, если ее интересы в Европе окажутся задетыми. Политическое и военное равновесие всегда стоит для Англии в центре ее внешней политики.

Памятную записку Риббентропа в полном объеме я прочел спустя уже многие годы после войны, в 1972 г., и постфактум понял, какую роль для Гитлера ей предназначалось сыграть в начале 1938 г. Риббентроп знал о его симпатии к Англии и своим меморандумом хотел предостеречь фюрера от недооценки английских политиков и их решимости защищать британские интересы в Европе. Гитлер это предостережение понял, но в своем собственном духе.

Сегодня я убежден в том, что выводы Гитлера из памятной записки Риббентропа повлияли на его решения во время кризиса Бломберг – Фрич. Переход от «я могу ждать» к «я не смогу терять времени» произошел именно в те дни – между 24 января и 4 февраля 1938 г.

Угнетающие события конца января – начала февраля дали мне случай наблюдать поведение Гитлера в кризисной ситуации. Я увидел полную противоположность тому, что ожидал. Как и множество людей в Германии, я считал его тогда энергичным, уверенным в себе и стремящимся к решениям фюрером. Ничего подобного я в дни кризиса наблюдать не смог. Женитьба Бломберга вызвала у него настоящий шок, поставила перед неподготовленной ситуацией и потребовала от него решения. Из всего услышанного и увиденного я уяснил себе: Гитлер не знает, что ему делать. Это послужило мне доказательством, что смещения генералов он до кризиса 24 января не желал и не готовил. Имей он после беседы 5 ноября 1937 г. намерение поменять верхушку вермахта, у него было достаточно времени подыскать новых главнокомандующих. Герингу, казалось, была знакома нерешительность Гитлера в непредусмотренных ситуациях, и он знал, какой надо дать тогда совет фюреру и как повлиять на него, за исключением тех случаев, когда тот после долгих размышлений приходил к собственному мнению и затем уже с трудом поддавался или же вообще не поддавался никаким воздействиям.

Мне впервые стало ясно: экспромтом (к чему особенно имел склонность бывший летчик-истребитель Геринг) Гитлер никакого решения принять не может. Я пришел к выводу, что эта противоположная предрасположенность и есть причина их близкой доверительности и сотрудничества еще со «времен борьбы». Гитлер нуждался в Геринге для принятия своих решений. Как часто я слышал от него перед важными решениями: «Об этом я должен сначала переговорить с Герингом» или «А что говорит насчет этого Геринг?»!

Во время кризиса Бломберг – Фрич у нас поэтому часто складывалось впечатлене, словно правит Геринг, а не Гитлер. Геринг с его способностью быстро схватывать и молниеносной реакцией оказывал влияние на его действия. Что при этом Геринг преследовал и свои собственные цели, сомнений нет. Сам по себе, без влияния своих партийных советчиков, Гитлер, по здравому размышлению, возможно, принимал бы решения другие. Этому препятствовал Геринг.