Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как сказал маэстру Ярвинен? — Флавиан бродил вдоль рва. — Как будто кто-то бил дубиной? Это была очень, очень большая дубина…
Священник остановился в какой-то обширной выемке в снегу, и Рем с некой внутренней дрожью осознал, что это был гигантский след ноги, до ужаса напоминавшей человеческую!
* * *
— Они дождались, пока из окрестных селищ народ сбежится под защиту укреплений. Оула стала ловушкой для людей. Нападающие не боялись оказаться в меньшинстве… — слова священника, которые он произносил бесцветным тоном, падали на душу тяжким грузом. — Или их было гораздо больше, чем людей в городище… Или они считали себя гораздо сильнее — и были правы.
— Больше чем… Чем… — в Оуле на главной площади Рем увидел оживший кошмар из сказаний о жестокостях древних владык: пирамиду, сложенную из голов.
— Три тысячи человек, — в голосе Флавиана не было ни единой эмоции, он как будто отсек их, оставив только сухой анализ и факты. — В этих местах невозможно спрятать такое войско, и прокормить его. Какие бойцы были в Оуле?
— Здесь жили земледельцы и рыболо-овы, они никогда-а не ходили в походы и не служили нае-омниками, — протянул Микке. Он был мрачен и погружен в себя, но отвечал как можно более подробно: — Кто хотел приключе-ений уходил в Байара-ад. Но — тут бы-ыло оружие, и припасы, и высо-окий вал… Их не застали вра-асплох.
Действительно — Рем видел воткнутые в снег метательные копья и стрелы, некоторые из них — со следами крови или изломанные. Саами из Оулы приняли бой и сражались! Но это им не помогло — головы мужчин, женщин и детей были сложены на центральной площади городища…
— Даже будь здесь пять сотен дружинников — они умылись бы кровью. Ни один вождь, ни один клан не повели бы своих воинов в бой, зная, что за частоколом их ждут готовые подороже продать свою жизнь местные. Слишком невыгодный размен — сотни или десятки жизней опытных бойцов на ту жалкую добычу, что они могли здесь взять… — рассуждал Рем.
Микке возмущенно вскинулся, но был остановлен жестом Аркана:
— Если на Севере не было голода, то идти на верную смерть из-за зерна и вяленой рыбы — это вершина глупости. Я не верю, что твои соотечественники откровенно глупый народ.
— Не глу-упый, да!
— Значит — у меня есть только один вывод… — Рем выжидающе посмотрел на своего брата.
Священник кивнул:
— Мы снова столкнулись со сверхъестественным. Страшные дела творятся на твоей Родине, Микке Ярвинен!
Северянин только понурил голову и сжал свои мощные ладони в кулаки.
— Нам нужно к дя-адюшке Вилле! Он оди-ин может разобраться во все этом, и навести порядок!
Эдгар дю Валье всё это время внимательно слушал их речи, и кивал, соглашаясь. Когда все завершили высказываться, рыцарь-ренегат проговорил:
— Как быть с погибшими? Нужно похоронить их останки, но мы не сможем справиться вчетвером… А если промедлим — их растащит воронье и звери.
Мужчины переглянулись. Только Флавиан оставался невозмутимым:
— Господь поможет. Не растащат. Езжайте, я вас догоню, — он опустился на колени, прямо в снег и замер, сложив руки в молитвенном жесте.
— Едем, — Рем, едва коснувшись стремени ногой, взлетел в седло Негодяя, который возмущенно заржал.
Микке и Эдгар дю Валье последовали его примеру — и лошади неспешным шагом двинулись к реке. Священник догнал их через каких-то три версты: его конь мчал галопом, полы сутаны развевались за спиной Флавиана будто крылья, а над мысом, где стояла несчастная Оула, сияло солнце, в то время, как и река, и берег, и зимний морозный лес, покрытый снегом и ледяной коркой, все еще находились под покровом серых туч.
* * *
Когда Микке говорил, что рядом с Байарадом нет вулканов он в целом был прав. Одного взгляда с высоты окрестных сопок было достаточно, чтобы понять — город сам весь находится в старом, давно остывшем кратере гигантской огненной горы. Рем был достаточно начитанным, и прилежно учился в университете, а потому смог сделать такие выводы. Неправильной формы окружность около десяти верст в поперечнике, окруженная каменными природными стенами из базальта, центр которой занимало пресноводное озеро — вот как выглядело то основание, на котором стояла столица Севера.
Удивительным образом причуды деревянного зодчества народа саами вписывались в этот природный феномен. Базальтовые торосы были увенчаны стенами и башнями, срубленными из вековых лиственниц, семь огромных дубовых ворот, покрытых затейливыми узорами, вели в семь городских кварталов, каждый из которых являлся вотчиной одного из великих кланов. Сорса, Корхонены, Лаури, Поолы, Ранта, Ахо, Линдстрёмы пытались перещеголять друг друга высотой огромных теремов в три, четыре, пять этажей, сложностью крыш, маковок и куполов из дранки, вычурностью резьбы и яркостью эмалей.
Но и семь кланов, и их вассальные семьи считали делом чести отправлять лучших мастеров и тратить средства на ремонт и украшения Дома Эндускунты — общего собрания всех северных земель. Его крыша сверкала золотом! Говорили — в незапамятные времена ее заказали у гномов, и теперь Дом сиял в солнечных лучах подобно пожару в самом центре города.
— Красота-то какая! — не смог сдержать себя Рем.
Три Холма Аскерона были прекрасны, и кипучая Смарагда — тоже, и Доль Наяда обладала своим, волшебным очарованием. Но и Байарад, несомненно, являлся одним из рукотворных чудес этого мира!
Микке Ярвинен приосанился, преисполняясь гордости за соотечественников и себя лично:
— Во-он там, видишь терем с лебедями на коньках крыш? Это мой дом, это дом Вилле Корхонена! Самый высо-окий в Байараде, не считая Эндускунты, коне-ечно! Мы должны поспешить туда, к моему дяде! Пусть собирает совет! Распри подожду-ут, когда гибнут саами!
Всадники пустили лошадей рысью. Здесь дорога, определенно, имелась: ее роль исполняла насыпь из камней и грунта, которая вела к одним из семи ворот Байарада. Движение было оживленным — тянулись груженые всякой всячиной сани, запряженные косматыми пони и — о чудо! — оленями. Лихо скользили на лыжах ражие северные парни и дебёлые румяные молодки, изредка попадались и верховые — в основном одоспешенные воины с исполинскими секирами в седельных петлях.
— Микке Ярвинен! — выкрикнул вдруг один из них. — Ты ли это?
И залопотал на саамском так, что снова Арканы и дю Валье не расслышали ничего кроме «лайлакукколо и "тролололойлоло». Этот молодой воин был похож на Микке как родной брат — такой же мощный, широкоплечий, гигантский, блондинистый и румяный. Северяне не чинясь спешились и кинулись друг другу в объятия. Они хлопали друг друга по плечам так, что гул стоял на всю округу, восторженно воздевали руки к небу и ощупывали одежду и снаряжение, и хвастались и смеялись. Однако, спустя короткое время, Микке указал себе за спину — в сторону Оулы, тревожно проговорил что-то, а потом помахал рукой своим спутникам:
— Это Рем из Аскерона, Эдгар из Аскерона и Флавиан, странствующий миссионер, посланец Экзарха Аскеронского!
— Так ты сделал это! — восхитился встреченный северянин и немного неуклюже, но с достоинством поклонился: — Я — Уве Корхонен, сын Вилле Корхонена и кузен Микке Ярвинена, мое почтение! Маэстру, мы уже думали устраивать заочные похороны по этому парню, но мой отец только отмахивался. Он всё время говорил, что Микке не так прост, и сделает всё как надо — в свое время! И, да хранит его, меня и всех нас Дорога Лебедей, старик был прав! Вы очень, очень вовремя. Скорее, за мной, пока Сорса не очнулись!
— Сорса? — удивился Микке. — А поч-чему они-и…
— Рысью! — рявкнул Уве Корхонен, вскочил в седло и ударил коня пятками в бока.
Микке последовал его примеру, и аскеронцы не стали проявлять норов — направили лошадей за северянами. И не зря! Когда они подъезжали к воротам, на той самой сопке, где они стояли совсем недавно, взметнулась в воздух снежная поземка, раздались воинственные крики и большой отряд тяжеловооруженных всадников перевалил гребень возвышенности, и устремился к городу. Над головами всадников развевались знамена, изображающие летящих уток.
Пожалуй, эти утки были опаснее иных коршунов!
— Здесь — квартал Лаури! — Уве Корхонен указал рукой на прибитые с обеих сторон от ворот щиты с изображением венка из лавровых листьев. — Они блюдут нейтралитет до собрания Эдускунты, к ним Сорса не сунуться!
И точно — из ворот один за другим побежали пешие воины со щитами и копьями, становясь