— Поздравляю, — произносит Дорнан. Его губы сейчас так близко, что я замираю в предчувствии первого настоящего поцелуя.

Однако резкий окрик Айонея все рушит:

— Остановитесь, владыка. Эта женщина лжет вам.

Мы оборачиваемся к жрецу одновременно, а сехеди торжественно поднимает над головой пластинку с рунами.

— Ты сама дала мне в руки доказательство, женщина. И клянусь Прародителями, в этот раз тебе придется ответить за свои слова.

Слова сехеди звучат подобно тревожному набату. Сейчас, наверное, все присутствующие в храме люди и ардере оборачиваются к жрецу в ожидании пояснений, а я изо всех сил пытаюсь сохранить невозмутимый и удивленный вид. Если я где-то ошиблась, и Айоней увидел падение Стены или смерть своего владыки, то какова будет расплата? Мои пальцы невольно вздрагивают, но Дорнан неожиданно усиливает хватку, не позволяя забрать руку.

— Что вы имеете в виду, почтенный Айоней?

— Взгляните сами.

Он протягивает владыке золотую табличку. Жаль, я не знаю языка ардере и не понимаю, что же именно прочел в ровных строчках лхасси. И не могу придумать, что должна говорить в свое оправдание.

Дорнан отпускает меня, делает шаг навстречу жрецу. Я теперь стою за плечом владыки и с замиранием сердца наблюдаю, как он принимает пластинку, читает, как напрягаются его плечи.

— И как это понимать?

Он оборачивается ко мне, показывает запись. Первые строки кажутся глубокой гравировкой, но чем ниже я опускаю взгляд, тем неразборчивее становится текст. Последние же буквы постоянно меняются и постепенно исчезают, словно рябь на поверхности озера в ветреный день.

— Она нарушила условия испытания. Отказалась принять свое будущее, точнее, попыталась исказить то, что предопределено богами, — Айоней буквально прожигает меня взглядом. — Она лжет вам, пытается скрыть что-то, даже дерзнула спорить с Прародителями, заменив их решение своим собственным. Ведь я прав?

Магия лхасси проникает в мое сознание, подавляет волю, сметает тщательно возводимые барьеры, оказавшиеся не надежнее стен песчаного замка. Я буквально чувствую огонь сехеди в своей голове, ощущаю, как память рушится, погружаясь в океанские глубины глаз ардере. Сердце пропускает удар, ноги слабеют. Мне удается устоять лишь по счастливой случайности.

Сила лхасси бесцеремонно вторгается в слабую оболочку человеческого разума, тщится прочесть мои мысли, услышать то, что слышала я, увидеть своими глазами, что же произошло там, в темноте видений.

Я хочу попятиться, отвернуться, убежать, но словно вязну в густой патоке. Тело мне уже неподвластно, ему приказано стоять на месте — и оно повинуется ардере.

— Айоней! — резкий окрик Дорнана разбивает жуткое наваждение. — Вы пугаете госпожу Лиан. Уверен, она сможет объяснить произошедшее.

Теперь все взгляды устремлены на меня одну.

— Алти-ардере. Почтенный сехеди, — голос противно дрожит, выдавая страх и растерянность. — Если позволите, я не нарушала условий испытания. Вы сказали, что будущее в моих руках. Возможно, я поняла это наставление слишком буквально, поэтому позволила себе лишнее: забрала из видений лишь то, что согревало моё сердце.

— Ты смеешь утверждаешь, что действовала по моему указанию? — в голосе Айонея слышатся рычащие нотки.

— Нет, что вы, — смотрю на Дорнана, если кто и защитит меня, то только он. — Лишь объясняю, что причиной ошибки является моя излишняя старательность, а не злой умысел.

Но сехеди не верит мне, чувствует ложь, скрытую изящными словами.

— Что ты пыталась утаить, женщина? — он подходит почти вплотную, нависает надо мной, вынуждая смотреть на себя снизу вверх. — Какую часть видений, остужающих нежное сердце, ты прячешь?

— Ту, которой нет места в жизни достойной спутницы ардере, — отвечаю громко и твердо, мысленно умоляя всех богов и духов заставить несущего пламя поверить. — Вы говорили, что записанное станет единственно возможной реальностью, тогда почему осуждаете за то, что я пыталась сделать эту реальность лучшей из возможных?

Лицо Айонея багровеет от гнева. Мне кажется, еще чуть-чуть — и он меня ударит. Но сехеди хватает самообладания не поднять руку на женщину — слабую, лживую человеческую женщину.

— Ты заигралась, девочка. Мир кругом не подчиняется твоим желаниям, у него свои законы и правила. Каждое решение имеет причину, каждое действие — последствия. Ты попыталась разорвать эту связь, и теперь твоего будущего не существует вовсе. — Он бросает под ноги пустую золотую пластину: последние руны на ней исчезают на глазах. — Ты не прошла проверку, — добавляет он с видимым облегчением, — тебе следует незамедлительно удалиться.

По залу прокатывается волна вздохов и тихого шепота. Откуда-то из-за спины долетает приглушенный женский смешок, что ж, похоже, моё падение радует не только старого жреца.

— Не спешите, почтенный Айоней, — Дорнан кладет руку на плечо сехеди. — Вы забыли, что эту женщину одарила своей милостью Праматерь. Её поцелуй — знак, встречающийся столь редко, что даже для ардере это больше легенда, чем реальность.

— Уверен, это какая-то ошибка, — мрачно отзывается жрец. — Подделка. Хитрая человеческая уловка, чтобы привлечь ваше внимание и заслужить всеобщую благосклонность.

— Как бы то ни было, это магия. Вы лучше меня знаете, что ни у кого из избранных нет и не может быть дара.

— Еще я знаю, что люди коварны и способны на подлости.

— Лиан?

— Владыка, это не так. Я бы не пошла на подобное святотатство, никогда! Я чту Праматерь и Праотца так же, как и любой из вас!

— Снова ложь, — морщится сехеди.

— Нет! — повышаю голос, стараясь заглушить чужие голоса. — Я видела Праматерь так же близко, как вас или владыку. Тут, в этом зале, всего несколько минут назад! — мои пальцы невольно касаются губ, и по рукам тут же пробегают россыпи белых искр. — Жизнью клянусь, что говорю правду.

Между нами тремя в воздухе повисает такое напряжение, что впору грозе разразиться.

— Почему Праматерь отметила тебя? — наконец спрашивает сехеди. — Назови хотя бы одну причину.

— Мне она неизвестна. Я, как и всякий человек, не достойна её милости, ибо вера людей оказалась слабой, а память — короткой. Но, быть может, Праматерь благословила меня не за заслуги, а дала силы на будущие свершения? — Обвожу взглядом притихших свидетелей церемонии. Больше всего мне нужна сейчас их поддержка или хотя бы молчаливое невмешательство. — Почтенный сехеди, вы успели прочесть слова, начертанные на золоте, знаете, к чему стремилось моё сердце во время испытания. И я умоляю вас о доверии, — опускаюсь перед седовласым ардере на колени. Не падаю, как провинившаяся рабыня, но склоняюсь, как младшая перед умудренным жизнью служителем бога. — Проявите милость, простите меня за гордыню, позвольте делом доказать, что я могу быть смиренной исполнительницей воли Прародителей.