Все было фантастично. Могло войти в его будущий роман, а могло привести к погибели.

Телефонный звонок прервал его гадания.

– Надеюсь, ваш обморок не повторился? Вы заставили меня поволноваться, – это был голос Вероники, с тем волнующим переливом, который случается у птицы, захлебнувшейся в пении.

– Нуждаюсь в срочной медицинской помощи, – Подкопаев вскочил с кровати.

Он ждал этот звонок, мечтал услышать голос с крохотной горошиной, трепещущей в горле поющей птицы.

– Мои рецепты скорее похожи на заговоры. Несколько древесных листьев на лоб, несколько вещих слов, и больной исцелен.

– Давайте пойдем туда, где много древесных листьев.

– Тогда приходите через час на Воробьевы горы. Там будет много листьев и вещих слов.

Через час Подкопаев стоял на смотровой площадке. Японские туристы дружно щелкали аппаратами, снимали розовый Университет, блюдо Лужников, блестящий поворот реки с плывущим корабликом. Гора, поросшая лесом, спускалась к реке, и оттуда, где зеленели клены, липы, дубы, пахло недавним дождем, травой, мокрой корой.

Он увидел, как подходит Вероника, и задержал вздох. Так восхитительно она подходила. Он увидел ее не глазами, а пересохшими вдруг губами, задохнувшейся грудью, обращенными к ней ладонями.

Несколько мужчин, прошедших ей навстречу, обернулись. Она приближалась, стройно вышагивая. Пространство, их разделявшее, стеклянно трепетало, как солнечный мираж. Издалека сияли ее синие глаза. Он ждал, когда она подойдет, чтобы коснуться губами. Не коснулся, только ловил запах ее колдовских духов, который улетал с речным ветром.

– Накопилось много вопросов, – произнес он легкомысленно, чтобы скрыть свои чувства. – Какими чарами вы меня вчера одурманили? Почему эти известные люди называют себя «Амиго», «Альфонсо», «Феррари»? Что за чудовищный спектакль они разыграли? И зачем я им нужен?

– Похоже, вчерашний день был для вас днем потрясений. Что касается чар, вам придется привыкнуть к ароматам тропических растений. Теперь вы часто будете иметь дело с деревьями. Всеволод Борисович и его друзья – оригинальные люди, им свойственно играть. Не только на бирже. Теперь они затеяли какую-то новую игру, не знаю какую. Концерт со старухами, а там, кажется, были старухи, – это эпатаж, издевка над светской хроникой.

– А я? Зачем я?

– Возможно, они хотели бы видеть рядом с собой респектабельного писателя.

– Вы уже знаете, что я писатель?

– Я уже много знаю о вас. Ведь нам, как я понимаю, придется вместе работать.

– Боже, за меня уже все решено! Может, нас уже повенчали?

– Нас могли повенчать деревья. Но это никак не похоже на людское венчание.

– Это и есть ваши вещие слова, непонятные обычному человеку?

– Давайте спустимся к реке. Там есть пристань. Мы можем прокатиться на речном трамвайчике.

Они покинули смотровую площадку и стали спускаться с лесистой горы по тропинкам. Подкопаев шел рядом с Вероникой. Хотел коснуться ее руки и робел, боялся ее насмешки, чувствовал над собой ее превосходство.

– Вот клен, – сказала она, останавливаясь у могучего темно-зеленого дерева. С листвы стекали холодные сладкие запахи. – Подойдите к дереву.

Он пошел по траве и приблизился к клену.

– А теперь прижмитесь грудью к стволу и коснитесь его лбом.

Улыбаясь, повинуясь, Подкопаев выполнил ее указание. Грудь и живот чувствовали прохладный шершавый ствол. Лоб прижимался к морщинистой коре. Пахло влагой, сырым деревом. По стволу близко от глаз ползла крохотная, с прозрачным тельцем букашка.

– Представьте себе, что вы становитесь деревом. – Вероника подошла сзади, положила ладонь ему на затылок, а другой осторожно надавила поясницу.

Он почувствовал, что углубляется внутрь дерева, погружается в живую сочную древесину. Сквозь его ноги, бедра, грудь проходят упругие волокна, множество крохотных влажных сосудов, по которым идет непрерывное восходящее движение соков. Он пронизан тугими струнами, которые слабо гудят. Все его тело превратилось в сочную живую материю, стремящуюся ввысь. Вероника была здесь, рядом с ним, в дереве. Их тела касались, плотно прижимались друг к другу. Сплетались, перевитые волокнами. Ее соки перетекали в него, а он изливал в нее свои соки. Обнявшись, они стремились ввысь. Там, где ветки дерева расходились в стороны, расходились и они и любовались друг другом. Шелестели нежно листвой. Обнимали друг друга, целуясь листьями, нежным шепотом называли друг друга по имени. Когда синяя туча встала над ними и полил дождь, она замерла, вытянулась, подняла вверх руки. А он, превратившись в дождь, омывал ее, целовал каждой капелькой. Проникал сквозь улыбающиеся губы, лился сквозь сжатые колени, мочил ее брови. И она, спасаясь от капель, закрывала синие глаза, а потом открывала, и он ликовал, видя их лазурь. Обожал ее, лился по ее бедрам, груди, чувствовал на губах благоухание ее груди. Они были неразлучны. Когда всходило солнце, он старался, чтобы на ее ветки не падала тень, и отклонялся в сторону. Она нежилась в утреннем солнце, прекрасная и желанная после сна. А когда всходила луна, она отводила ветки, любуясь, как в голубом свете блестит его листва. В тихие звездные ночи они замирали, обнявшись, видя, как текут над ними созвездия, и одна звезда была такая же синяя, как ее глаза. Зимой, когда на ветвях лежал снег, прилетали снегири. Их красные грудки были как цветы, и он тихонько смахивал со своих ветвей снегирей, чтобы всю ее усыпать цветами. Наслаждение, которое он испытывал, было непрерывным, неутолимым, неиссякаемым. Она вся со своими плечами, бедрами, грудью, своими небесными глазами входила в него, и он погружал ее в себя, окружая своей древесной плотью и неистощимой нежностью. А потом он погружался в нее, жил в ее лоне, и она чувствовала, как он, находясь в ее жаркой глубине, целует ее. Они прожили огромную древесную жизнь, находясь на одном месте, на склоне горы, на крутом речном берегу. Земля вращалась вокруг них, и они побывали во всех краях света. Они не расставались даже тогда, когда их ветки охватил огонь. Дерево горело, и они целовали друг друга в огне. Называли самыми нежными именами. А когда сгорели, превратились в дым и летели вместе в облаке дыма. Среди снегов на пустой дороге одинокий путник вдруг уловил дуновение сладкого дыма.

Подкопаев приходил в себя. Видел, как смыкается дерево. В счастливом изнеможении опустился на траву у ног Вероники.

Она подала ему руку, помогла подняться. Они вышли на берег Москва-реки, где стояла пристань и старая кассирша продавала билеты. Скоро подошел речной трамвайчик, юнга наматывал на стальные тумбы канат. Они прошли на пустую палубу и сели на деревянную скамью. Кораблик задрожал, поплыл.

– Какое чудесное наваждение, – сказал Подкопаев.

– У вас воображение художника. Вы наяву видите сны.

– Хочу написать книгу сновидений.

– Что же мешает?