Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сделала несколько осторожных шагов, стараясь не наступать на мусор, покрывающий пол вперемешку с толстым слоем пыли.
— Ле-е-ен…
Чёрт, ну я же видела, что она свернула именно сюда!
Умом я понимала, что само здание и все эти механизмы, напоминающие вымерших динозавров и вызывающие какое-то тревожное напряжение, мне ничем не грозят, но идти вглубь цеха почему-то не хотелось…
Поплотнее запахнула куртку, досадуя на переполненные карманы — сигареты, яблоки, влажное бельё, бесполезный мобильник… Даже руки некуда сунуть.
— Лена!
Эхо моего голоса прокатилось под потолком, оттолкнулось от обшарпанных стен, когда-то покрытых белой и синей краской, заскрипело между щелями бесхозного оборудования, вызывая неприятные мурашки по всему телу…
Снова наступила тишина…
Закусила губу, последний раз осматривая цех перед тем, как отступить к воротам. В конце концов, не хочет — не надо, ей же хуже…
…Внезапно из глубины этого гигантского помещения послышался звук… Что-то приглушённое, напоминающее резкое "у-у-у", через секунду более протяжное и длинное "у-у-у-у-у"…
Замерла… Сердце скакнуло к горлу, к щекам прилила кровь…
Взгляд невольно остановился в центре зала, где виднелась круглая площадка, расположенная на возвышении, а вниз вела металлическая лестница. Но ступеньки шли мимо пола, и, по всей видимости, уводили в подвал или в какую-то углублённую небольшую шахту…
— Ле-ен… — мой голос неожиданно охрип и теперь звучал как простуженное воронье карканье. — Ле-на…
Через секунду в ответ долетело напряжённое "у-у-ум-м"…
Свело скулы, волосы на затылке встали дыбом, позвоночник словно промёрз, в животе образовался вакуум…
Это человеческий голос. Стон, вопль, крик… Упала она туда что ли?!
Я затравленно оглянулась на открытые ворота, с тоской глядя на яркую зелень кустов. Снова бросила взгляд внутрь цеха… Глубоко вздохнула, делая несколько неуверенных шагов в сторону круглой площадки…
"У-у-ум-м"…
Лена, твою мать, почему не какое-нибудь "а-а-а"?! Что за надрывное "у-у-у", будто у тебя рот занят чёрт знает чем?! Или… заткнут…
Внезапная догадка вспышкой ошпарила туго соображающий мозг — это действительно похоже на звуки, издаваемые человеком, не способным разомкнуть губы…
Только сейчас поняла, что мне страшно… Нет, просто страшно… Словно цунами накатывает и погребает под собой волна дикого панического ужаса…
Почти физически ощутила, как из каждого угла громадного помещения будто наползает тьма, как лёгкие отказываются сделать вдох, как сознание погружается в какой-то парализующий транс…
"У-у-у"…
Я попятилась… Развернулась к воротам, пулей вылетела из цеха, захлёбываясь воздухом… Резко затормозила, не решаясь бежать вдоль длинного здания, где обитает этот чудовищный звук… Бросилась к дорожке, свернула за угол… Со всего размаху налетела на Ленку, которую даже не сразу узнала…
— Ин?! Ин! Ты чего? Гонятся? — Лена тряхнула меня за плечи. — Да?
Помотала головой. Несколько раз глубоко вздохнула, осматривая целую и невредимую девушку, с неподдельной тревогой заглядывающую мне в глаза… Неожиданно для самой себя протянула руки и крепко обняла её, со всей силы прижимая к себе…
— Пошли отсюда, Лен… Быстрее…
Мы бросились в сторону, обогнули небольшое обособленное здание, протиснулись между стенами каких-то гаражей…
Лишь через несколько минут сбавили шаг, пытаясь отдышаться. Осмотрелись…
Я ждала вопроса, но Ленка молчала. Хотя спросить ей было о чём — и о том, кто такой Тёмочка, и о том, почему я с таким видом вылетела из цеха… В свою очередь я была искренне благодарна девушке за то, что она не спешила с распросами.
Это было глупо, но единственное, на что нам с Леной хватило ума — это вернуться к стене, окружающей периметр предприятия. Туда, где вчера мы встретили Костю и Лёху… Во-первых, там была вода, во-вторых, остался припрятанный кабачок, а в третьих… Мы не озвучивали этого вслух, но подсознательно нас обеих тянуло на старый склад в надежде снова встретить ребят. Ну хотя бы Лёшку…
Про Костю думать не хотелось. Наверное, мы обе понимали, что стоит только заговорить о его судьбе, высказать пару-тройку предположений о том, что с ним могли сделать охотники, как в душу непременно заползёт гнетущее неотвратимое отчаяние… Нет уж, пусть остаётся молчаливая сопливая надежда на лучшее.
Нас этот раз Ленка тоже стащила с себя грязные штаны, трусы и долго с наслаждением плескалась под тонкой струёй прохладной воды, ещё не успевшей прогреться после ночной температуры. Я терпеливо дожидалась своей очереди, осматривая окрестности и иногда оборачиваясь на камеры, установленные на стене… Соблазн подойти к высокой каменной ограде и исследовать плиты был бесконечно велик. Возможно, там внизу есть хоть какое-то расстояние, и можно протиснуться под забором, или где-нибудь существует щель, или колючая проволока плохо закреплена и её можно как-то перелезть… Однако Костик был прав — пошариться у стены, конечно, можно и нужно, но только не здесь — если сюда нагрянут охотники, то не факт, что у нас останется единственный на данный момент источник воды…
Чёрт, опять Костик… За последние сутки он настолько прочно занял место в окружающем меня пространстве, что не думать о нём просто не получалось. И дело совершенно не касалось того факта, что мы трахались. Вообще не касалось нас. Просто Костя, наверное, человек такой — когда он был рядом, надежда на лучшее и обманчивое ощущение уверенности в том, что всё обойдётся, возрастали в разы… И мне теперь не хватает этого чувства. И самого Костика немного не хватает… Да к чёрту всё!!! Его, Костика, реально не хватает!!! Хотя бы просто уверенности в том, что он жив, что мы, возможно, когда-нибудь увидимся…
Я плюхнулась задницей на траву, обняла колени, не в силах сдержать злые слёзы раздражения и какого-то страха, вызванные, увы, не только отсутствием Кости…
Артём. Он лез в голову постоянно, но я просто не была готова думать и анализировать его появление здесь. Только воспаленный мозг тупо гонял по кругу бесконечную неоновую надпись"…охотник…охотник…охотник…", вызывая какую-то неоднозначную реакцию организма — то меня прошибало совершенно идиотское эгоистичное счастье и уверенность в том, что всё происходящее — нелепая шутка, то… То вспоминалась наша семейная жизнь — глухая стена взаимного раздражения и непонимания, возвышающаяся между нами на протяжении многих лет, лютый