Плохо было только, рано начал толстеть и ничего с этим не мог поделать. Пёрло его, как тесто на дрожжах. Даже в войну не похудел, когда всем было не до сытости. Но он был при горкоме тогда, там голода не знали.

Звонок прервал его воспоминания на самом приятном месте, как наградили его первым орденом, но кто-то звонил, и он пошёл открывать. На пороге стоял Кашеров.

— Ну, шо там ф тибя? — спросил Хозяин, когда миновали медведя и прошли в кабинет.

Генерал был красный от расстройства, долго не тянул и признался, что с Крамаренцевым у его людей получился конфуз, и стал излагать причины.

— Вот так всё и вышло, Василий Мартынович, — закончил он. — Упустили его мои лопухи. Да и день ведь: кругом народ!

— Народ, народ! — передразнил Хозяин. — Никому ничё низзя, понимаете, доручить. Засранцы! Мошкары испугались! За шо вам только деньги плотют? За 10 лет ни одного шпиона не споймали! Так? А тепер, вже и своих, разучились?..

Генерал молчал, вытирая платком красное от напряжения и обиды лицо. Был он лыс и носил начёс на левой стороне головы, которым, как конь гривой, прикрывал жёлтый яйцеобразный череп слева направо. Получалось, что лыс не так чтобы уж совсем. А Хозяину — всё равно смотреть на него — неприятно. "Старый хрен! Старая задница, — думал он, глядя на Кашерова. — На шо он, той, вже й годится, тряпка военная?" Спросил:

— Брата этого… ты вызывал?

— Нет ещё, решил посоветоваться с вами.

— А чё тут советоваться, вызывай! Напусти ему холоду за шкуру!

— Да ему не напустишь, Василий Мартынович.

— Шо, вже и это разучились? — Хозяин насмешливо смотрел генералу в растерянные глаза.

— Бывалый он.

— То есть?

— Сидел уже. Его выпустили при Хрущёве, реабилитирован. Снова вступил в партию. Так что, школу он нашу прошёл! Не мне его пугать. Да и на заводе он — цеховым парторгом был. Авторитетом оброс, все его там уважали. А потом вдруг подал заявление на выход из партии, уехал жить куда-то под Москву. Сейчас он — здесь, случайно: приехал в гости к матери.

Хозяин молчал.

— Ладно. Приезжай с ним завтра до меня. Побеседую сам. Раз ты вже не умеешь. Генерал мне!..

Кашеров покраснел ещё больше, но ничего не сказал — знал Хозяина.

— А где щас, той, другой Крамаренцев? Журналист.

— Неизвестно. Дома нет, и не показывается нигде. Жена ничего не знает. В редакции — тоже.

— Спугнули, засранцы!

Кашеров молчал.

— Ну ладно, на футбол едешь?

— Мне сейчас не до футбола.

— Как знаешь. Тогда до завтра. Заезжай часам к 12-ти.

— С Крамаренцевым?

— Я ж сказал!

— Слушаюсь. — Генерал поднялся и, не прощаясь, пошёл, думая о том, имеет ли он право приказывать иногороднему гражданину.

Хозяин молча смотрел ему в спину, пока тот не скрылся. Зло подумал: "Гамно вонючее! На шо их только держуть?" И тут же вспомнил, как работают, не в пример этим, в ОБХСС. 2 года назад нащупали дело, которое пахло миллионами. Да так вцепились, еле удалось закрыть. Были замешаны 2 директора заводов, кое-кто из обкома — все жрали и тянули из этого большого корыта. И всем пришлось поволноваться: на 2 убийства пошли! А этот… Хозяин зло плюнул, и мысли его перескочили на футбол.

Ч Е Т В Е Р Г

В 9 утра Кошачий был уже в обкоме — курил. Не узнать мужика! Глаза ввалились, лицо почернело. И без того тщедушная, фигурка его сделалась жалкой и беспомощной. Опять он не поел. Ночевал в Доме колхозника, в общем номере на 12 человек, спал плохо, встал рано. Чего только не передумал за ночь! Какой уж там аппетит, хотелось лечь, и умереть.

Он и обмер, когда увидел в 10 часов знакомую раскоряченную тушу в коридоре. Туша двигалась на него, и он почувствовал, как подогнулись у него ноги, а на теле выступила испарина. Думал, упадёт.

Но Хозяин протопал в свой кабинет, даже не взглянув на него, и тогда он торопливо, дрожащими пальцами закурил прямо в коридоре. Господи, ну, тонна дерьма проплыла, ну, что из-за неё теперь, вешаться? Утешения, однако, не прибавилось.

Ждал, вот сейчас его вызовут, и начнётся. Но его не вызывали и 10 минут, и 20, и 45. Кошачий близок был к обмороку, губы его пересохли, язык распух.

И тут в коридор выглянул "ёж" и махнул ему.

Дальнейшее происходило, как в бреду. Он пошёл, но не чувствовал ни ног своих, ни тела. Хотел что-то спросить у "ежа" и не мог выговорить. Было душно, лицо покрылось каплями, он боялся, что не выдержит и упадёт.

Дверь помог ему открыть "ёж" и сказал, обращаясь в глубину огромного, залитого светом, кабинета:

— Вот он и есть: Семён Кошачий.

— Шо-о?! — рявкнуло что-то большое, похожее на сырой окорок, там, за столом, далеко от Кошачего, стоявшего на ковре. Он вздрогнул, хотел сказать "здравствуйте!", но из его горла вырвался только странный сип, похожий на рыдание.

— Так это ты, засранец, так твою мать, изделал это?! — Хозяин поднялся из-за стола, помахал в воздухе газетёнкой. — Шо ж ты молчишь, ёлоп, когда тебя спрашуют? А ну, йди ближе!

— Я… я это… нечаянно! — выкрикнул Кошачий сдавленным голосом. Всё тело его неожиданно сотряслось, словно в эпилептической конвульсии, внизу живота что-то резко ослабло, и он, почувствовав, что непроизвольно мочится, пришёл от этого в ещё больший ужас и не мог остановиться.

На ковре была уже целая лужа, а Кошачий, остолбеневший и побелевший, со слезами на глазах, продолжал истекать. Правая штанина его намокла, и на всё это безобразие смотрел, тоже остолбеневший от изумления, секретарь обкома. А он, Кошачий, проклятый дурак и свинья, всё ещё не умер, подло жил и смотрел на Хозяина.

— Ты шо… ты шо, твою мать! — негромко, изумлённо вопросил Хозяин, обретя дар речи. — Ты иде, сукин сын, знаходисся?!

— Простите… Простите меня! — заплакал Кошачий в голос. — Я же… Оно само, я боюсь вас!..

Течь из Кошачего перестало, он испуганно смотрел на Хозяина, но видел его теперь, словно сквозь туман. Пол под ним медленно накренился, поплыл… А там, за столом, раздалось радостное ржание:

— Ха-ха-ха… гы-гы-гы! Фссався! Ладно. Той… живи, хрен из тобой! Йди. Это ж надо — обоссався!..

Как вышел Кошачий из приёмной, он не помнил. Кажется, его вывел под руку "ёж". Кажется, крикнул куда-то в коридор: "Уборщицу к секретарю!" А он пошёл дальше сам. Спускаясь на дрожащих ногах по ступенькам, не ощутил ни стыда, ни сырых брюк. Забыв взять у