Толстуха начинала ее раздражать все сильней. Никакого сочувствия, лишь бы поиздеваться, понасмешничать.

– У нас много чего есть. – Лизавета хмыкнула и полезла в ящик стола. Извлекла оттуда пузырек зеленки и ватные палочки. – Иди давай сюда. Окажу тебе первую помощь.

– Зеленкой? – Мира отчаянно замотала головой. – Вы что? Я же не отмоюсь потом. Йода нет у вас?

– Йода нет, – отрезала Лизавета. – Давай, не торгуйся. Не ты первая, не ты последняя.

Мира, стиснув зубы, вытерпела жгучее прикосновение палочки, щедро намазанной едкой зеленью.

– Красавица! – фыркнула Лизавета, любуясь на свою работу. – Смотри, завтра пораньше начинай уборку, не то гостей распугаешь.

– Куда раньше-то? – возмутилась было Мира и осеклась.

Мимо стремительно прошел Михалыч и, не обращая на них внимания, свернул в коридор. Протопали тяжелые шаги. Раздался громкий стук в дверь.

– Кто там?

– А ну, открывай! Открой, гнида, тебе говорят!

Мира и Лизавета, застыв на месте, молча прислушивались. Дверь отворилась. Тимур пробормотал что-то неразборчивое.

– Ты что, гад! Тебя ментам сдать?

– Ай! Пустите! Вы не имеете права!

Послышался звук удара. Громко завопила Лиля.

– Папочка! Папочка! Не надо! Не трогайте его! Папа!

– Господи, там же ребенок… – шепотом проговорила Мира.

– Это что? Это он тебя… жилец этот с дочкой? – Лизавета прикрыла рот ладонью. – Ах, паразит! А с виду тихий такой, воды не замутит.

Коридор снова наполнился топотом ног. Через несколько секунд показался разъяренный Михалыч. Одной рукой он за шкирку волочил Тимура, в другой был полураскрытый чемодан. Сзади бежала Лиля, лицо ее было мокрым от слез. У Тимура один глаз полностью заплыл в черном синяке. Волосы на голове слиплись и торчали. Он мельком глянул на Миру и тут же отвернулся. Михалыч выволок его за дверь. Вскоре он вернулся, опять прошагал по коридору и вынес груду оставшихся вещей. Мира увидела в окно, как Михалыч швыряет их в машину. Тимур, сжавшись, сидел за рулем.

– Все! Можешь проваливать! – крикнул ему Михалыч.

Тот нажал на газ. Автомобиль умчался по шоссе.

– Ну и Лексей Михалыч! – Лизавета одобрительно покачала головой. – Настоящий мужик. С таким лучше не шутить.

– Это точно, – согласилась Мира, на которую минувшая сцена произвела сильное впечатление.

Тем временем Михалыч вернулся в вестибюль. Вид у него по-прежнему был свирепый и грозный, но чрезвычайно довольный.

– Вот так мы его. – Он ободряюще подмигнул Мире. – А ты хороша. Как лягуха зеленая. Ну да ничего, до свадьбы заживет.

Больше Михалыч ничего не сказал и ушел. Мира тоже пошла в номер. Только теперь она почувствовала, как ноет и болит все тело. Она сняла олимпийку и поглядела на себя в зеркало. Лицо изуродовано царапинами. Майку не зашить, она на выброс. Штаны нужно стирать. Мире захотелось плакать, но она сдержалась и прилегла на кровать. Хотела написать Ясе, но что? Она убежала с теплохода и теперь не пойми где работает горничной, а один из жильцов пытался ее изнасиловать? Вряд ли Яся поверит в это, а если и поверит, чего доброго, тут же сообщит Мириным родителям. Нет, Ясе звонить нельзя. Ни с кем нельзя делиться своей бедой. Не у кого просить сочувствия и поддержки. Разве что у Михалыча. Он единственный, кому она сейчас не безразлична. Да и тот не верит ей до конца, не воспринимает всерьез. К тому же у него свои дела, неизвестно, где он сейчас.

Мира закрыла глаза и стала думать о человеке, который ее сегодня спас. Интересно, кто он? Даже если Михалыч прав и это матрос с баркаса, все равно любопытно, как он выглядит. А если все же жилец из отеля? Может, Мира даже видела его, она ведь за день побывала во всех номерах, в некоторых были гости. Однако, занятая своими делами, она особо не смотрела на них, поэтому никого не запомнила. В памяти смутно остался какой-то приятный молодой человек со второго этажа, он пил чай в номере и что-то читал в планшете. Вдруг это он и есть? Мира решила, что завтра будет внимательней. Она сама не заметила, как задремала, прямо на неразобранной постели, в одежде, свернувшись калачиком на покрывале.

Глава 12

Рано утром ее уже привычно разбудил пронзительный голос Лизаветы.

– Вставай! За работу пора!

Мира пошевелилась и тут же сморщилась от боли. Руки и ноги ломило так, будто у нее поднялась температура. Она разглядела на правом запястье большой лиловый синяк. Это Тимур оставил ей на память, будь он неладен.

При мысли о том, что сейчас придется мыть три этажа, Мире стало дурно. Нужно, пожалуй, попросить Михалыча дать ей отгул хотя бы на день. Она с трудом поднялась с постели и, зевая, отправилась в душ. Умылась, привела себя в порядок, застирала брюки и повесила их сушиться. Затем подколола волосы, чтобы не мешали работать, и вышла в вестибюль.

Лизавета по обыкновению пила кофе и слушала музыку.

– О, явилась не запылилась. – Она вытащила из уха наушник и насмешливо взглянула на Миру. – Целый час прошел, как я тебя разбудила.

– Полчаса. Я хочу позавтракать. И вот что – я плохо себя чувствую. Попрошу Алексея Михайловича отпустить меня.

– Уехал Лексей Михалыч, еще вчера вечером. Ты небось уже дрыхла.

– Далеко? Когда вернется?

– Почем я знаю. Он мне не докладывается. А насчет «плохо себя чувствую», это ты, девка, брось. Тебя взяли работать, а не в кровати валяться. Нечего было гулять одной где ни попадя.

Лизавета сердито надулась. Мира хотела возразить, что Михалыч сам посоветовал ей сходить на реку, но ей стало противно. Ладно, не убудет с нее. Уберется она в этом свинарнике, без нее они тут совсем грязью зарастут.

– Хорошо, – сердито проговорила она. – Но сначала завтрак.

Лизавета молча кивнула и вставила наушник на прежнее место. Мира пошла в буфет, не торопясь, достала свою чашку, тарелку и ложку. Сделала себе яичницу и кофе, поела с чувством и толком. Затем так же с удовольствием взялась за работу.

Сегодня грязи в коридорах и номерах было значительно меньше. Чувствовалось, что Мира вчера потрудилась на совесть. Она вымыла первый и второй этажи, выпила чаю и решила передохнуть в садике. Лизавета куда-то отлучилась, ворчать и ругаться некому. Мира как была, в легком халатике, с подколотыми в пучок волосами, сполоснула руки и вышла во двор. Мурка, как всегда, была на месте. Лежала, раскинувшись, на травке, подставив пушистое брюхо ласковым солнечным лучам. На Миру она больше не обращала внимания, видно, привыкла и стала считать своей.