Через два месяца после нашего первого разговора мы наконец приходим к единодушию. Вернее сказать, ты просто сдаешься. Нехотя признаешь, что наименее затратная альтернатива – оставаться вместе и попытаться завести ребенка. Ты по-прежнему утверждаешь, что не готов. Я же по-прежнему утверждаю, что ты будешь готов, когда придет время. Я испытываю облегчение, что мы наконец договорились, но мне грустно, потому что мне хотелось прийти к этой договоренности другим путем. Мне грустно, потому что я знаю – именно я причина того, что ты сейчас чувствуешь себя прижатым в угол, но еще я в бешенстве, что мне пришлось вести переговоры об этом, угрожая разрывом отношений. Я говорю: я считаю, что заслуживаю, чтобы меня любил человек, который хотел бы разделить со мной всю жизнь и иметь со мной ребенка, и ты говоришь, что согласен со мной. Тогда я еще больше расстраиваюсь, теперь – потому что ты соглашаешься и потому, что я люблю тебя, и ты больше и сильнее, но достучаться друг до друга у нас уже не получается.

Ситуацию, в которой будет принято решение завести ребенка, я представляла себе немного иначе, однако я уговариваю себя отбросить сантименты. Мы с тобой оба не сентиментальны, это не про нас. Мне стыдно, когда я в последний раз заглядываю в свою бумажку с вариантами. Рядом с каждым решением записаны плюсы и минусы. У варианта «остаться вместе – завести ребенка» больше всего плюсов и меньше всего минусов. Возле одного из минусов написано: «Возможно, у меня не хватит сил». Эти слова написал ты. Твой изящный почерк создает такой контраст с моими неуклюжими каракулями. Твои слова малы, но их значение велико. Они рвут мне душу, но я убеждаю себя, что сил у тебя точно хватит и что это озарит нашу совместную жизнь новым смыслом. Наша любовь станет проще, когда возможностей ставить все под сомнение будет меньше. Это самое последнее большое изменение, на которое я вынуждаю тебя. Я торжественно обещаю самой себе, что это в последний раз. После этого складываю бумажку в папку и вместе со старыми декларациями прячу в ящик.

Я стала клиентом похоронного бюро, и в бумагах, которые мне дали с собой после встречи, я читаю, что теперь называюсь «заказчиком». Заказчиком похорон являюсь я. Также я отдаю себе отчет в том, сколько стоит церемония погребения с последующими поминками, – эта сумма будет высчитана из наследства.

Небо было темным, по дороге в похоронное бюро на меня обрушился дождь. Едва мы пришли – на четверть часа раньше условленного времени, – я увидела машину твоих родителей на парковке. Твою маму с сигаретой в руке, опущенными плечами, плотно запахнувшуюся в пальто. Фигура ее была напряжена – казалось, она мерзнет. Твоего папу, нетерпеливо вышагивающего от машины до указателя на углу парковки и обратно к машине, а потом к дверям похоронного бюро.

В последние дни я мало общалась с твоими родителями. Нам почему-то не удалось объединиться в наших переживаниях горя. Они часто звонят мне, и в каждом разговоре твой папа повторяет, что он любит меня и Ивана, что они всегда будут рядом и что мы навсегда часть их семьи. Я говорю, что хочу того же самого, потому что это так и есть, но конкретно сейчас я не знаю, как это будет. В данный момент я вообще не понимаю, как могу быть частью какой бы то ни было семьи – даже своей собственной. Твои родители, кажется, хотели бы встречаться чаще, чем я – не знаю, объясняется ли это заботой обо мне или их тревогой по поводу того, что их вытеснят из жизни твоего сына. Вероятно, они думают, что я в них нуждаюсь. Проблема лишь в том, что у меня нет сил. Я безумно устаю от взаимодействия с другими людьми, в особенности с теми, кто тоже оплакивает тебя. Я не в состоянии слушать, мозг выключается – я не знаю, как утешать, не в силах даже закончить начатое предложение. Мне хочется запереться и побыть одной, когда кто-то еще в комнате начинает плакать. Трудно понять, что мне делать с этим импульсом, поэтому я отключаюсь от окружающего мира, насколько это возможно. Иногда, когда звонят твои родители, я прошу подругу ответить им, что я занята с Иваном или сплю. После этого меня мучает совесть. Когда мы видимся, встречи получаются краткими, а когда я вижу их спины в дверях, когда они снова уходят, мне опять стыдно. Но факт остается фактом. Мы не можем утешить друг друга. Никто из нас не может понять того, что произошло, и мы бродим кругами, борясь каждый со своими демонами. Я думаю, что они, по крайней мере, есть друг у друга. И когда я не в состоянии общаться с ними, они могут находить утешение в объятиях друг друга, в словах, в своей долгой совместной истории. Но сегодня мы встретились, чтобы поговорить о твоих похоронах. И этой встречи никто из нас не ждал.

Войдя в похоронное бюро, мы знакомимся с нашим агентом. Я узнаю, что это называется «советник». Это невысокая женщина, имя которой я забываю, едва она его произносит. Меня раздражает то, как она смотрит на меня, кладет руку мне на рукав и выражает соболезнования. Все это кажется наигранным и неискренним. Слишком много раз она так говорила и делала – за этим не стоит никакого чувства: такие, как мы, стали частью ее повседневной жизни. Она думает о чем-то своем. О том, что она сегодня приготовит на ужин, или о тех местах, где она сейчас предпочла бы находиться. Я презираю ее и ее вежливые слова. Решаю провести встречу как можно быстрее и потом уйти отсюда, чтобы, если это возможно, никогда больше не возвращаться.

Советник проводит нас в помещение. Нас просят сесть за круглый стол, потом она извиняется и снова исчезает. Говорит, что только захватит еще одну бумагу. Твои родители и я садимся напротив друг друга, и меня охватывает ощущение нелепости ситуации. Столько раз я проходила мимо этого похоронного бюро во время вечерних прогулок с тобой и Иваном. Никогда не решалась заглянуть в окно, когда внутри сидели люди. Их спины, которые я различала сквозь стекло, портили мне настроение, и мне казалось неуважением таращиться на тех, кто сидел внутри. Их ссутуленные спины заставляли меня поскорее отводить взгляд. Сегодня я не могу этого сделать. Сегодня моя ссутуленная спина заставит прохожих отвести взгляд.

Дверь открывается, к нам присоединяется моя подруга, прибежавшая прямо с работы в темном платье и на высоких каблуках. Она запыхалась, я понимаю, что она бежала от парковки до дверей похоронного бюро. Возможно, в эту минуту она пропускает важное совещание у себя на работе. Меня мучает совесть, когда я думаю, что она отпросилась с работы ради всего этого – ради нас, ради меня и Ивана в нашей беспросветной ситуации. Когда я одними губами произношу: «Спасибо», она шипит на меня: «Хватит, перестань». Обожаю свою подругу и ее грубоватые манеры. Кратко похлопав меня по спине, она садится на стул рядом со мной. Встреча может начаться. Теперь не хватает только исполнителя. Я смотрю в одну точку, стараясь ни с кем не встречаться глазами. Сегодня я точно не намереваюсь рыдать.

На круглом столе стоит упаковка бумажных платков рядом со стопкой бумаги формата А4. На верхнем листе написано твое имя. Совершенно незапланированно и неожиданно что-то во мне надламывается, когда я его вижу. Без всякого предупреждения твое присутствие и одновременно отсутствие в комнате становится невыносимым. Все происходит так внезапно – я и сама удивлена, но не могу сдержать слезы. Твои мама и папа смотрят на меня, твой папа плачет вместе со мной, раз за разом произнося мое имя. Никто не встает, чтобы обнять меня, и я благодарна за это. Моя подруга гладит меня по спине и кивает агенту, которая с извинениями снова появляется в дверях. Я пытаюсь глубоко дышать, чтобы успокоиться и начать встречу. Нужно поскорее покончить с этим делом.