– Алекс, завязывай, они никогда не кончатся! – Он безнадежно оглядел толпу, обступившую их. – Мы здесь уже шестой час, материала, который мы отсняли, хватит на небольшой сериал. Нужно заканчивать.

Александр нехотя кивнул, и они, с трудом прорываясь через толпу, двинулись ко входу в госпиталь.

– Осталось еще что-нибудь интересное, что мы упустили? – поинтересовался журналист, когда они оказались внутри.

– Она говорит, остался самый верхний этаж. Там залы для конференций, и они сейчас пустуют. Но оттуда очень красивый вид, – перевел Аладдин слова девушки.

– Джефф, – повернулся Саша к напарнику, который стоял рядом с кислой миной, – пожалуйста, давай снимем еще пару общих планов, и, обещаю, мы поедем в гостиницу пить холодное пиво!

Ирландец закатил глаза и поплелся по направлению к лифтам. Ответил:

– Есть пиво, а есть «Гиннесс».

Они поднялись наверх в огромный пустой конференц-зал, из широких окон которого открывался шикарный вид на Дамаск. Пока Саша и Гаяде любовались городом, Джефф быстро отснял всё необходимое и заторопился к выходу.

– Всё, если вам так нравится гулять по больнице, можете оставаться тут хоть до вечера. А я пошел в машину!

Он повернулся и поплелся к лифтам, недовольно бормоча себе под нос. Возникла неловкая пауза. Аладдин покрутил головой, пожал плечами и пошел следом.

– Я подожду возле лифтов. – Он оглянулся и незаметно подмигнул Саше. – Позовете, если вдруг понадобится перевести что-нибудь. Хотя… по-моему, вы и без меня неплохо общаетесь.

Журналист и Гаяде остались наедине. Какое-то время они молча смотрели на город, потом девушка отошла от окна, вышла на середину зала и неожиданно сделала несколько легких танцевальных движений. Калачев удивленно поднял брови и сказал по-английски:

– Ты танцуешь? Очень неплохо!

– Спасибо! Правда без каблучков неудобно, – так же на ломаном английском ответила девушка. – С этим залом меня связывают воспоминания. Когда-то, когда это здание только построили, мой отец учил меня танцевать в этом зале. Это на его деньги велось строительство. Он хотел, чтобы тут лечили болезни и принимали роды, а мы ампутируем конечности и извлекаем осколки… – по лицу девушки пробежала тень.

– Я уверен, что это был замечательный человек, – попытался подбодрить ее Саша, – он наверняка бы гордился такой работой. Это реально важно. Ты спасаешь людям жизни. При нынешней обстановке большего и сделать нельзя. А почему отец тебя учил танцевать? – спросил он, стараясь переменить тему. – Разве вам не запрещается?

– Говорил, встретишь человека, которого полюбишь, будет у вас свадьба, – Гаяде улыбнулась, – а ты и танцевать не умеешь! Ну вот и учил.

– Не поверишь, но моя мама преподавала танцы, – поделился Саша. – Поэтому я тоже немного умею. Если еще не забыл.

– Ты сам решил пойти к ней на танцы? – удивилась девушка.

– Что ты, нет, конечно, – отчего-то смутился он. – Просто, когда отец погиб на войне, мне было три года. Маме было не устроить меня в детский садик, и она таскала меня на работу. Там и научился немного. А потом это меня очень выручило. Сразу после института. Денег не было, и я подрабатывал на подтанцовках, если кто-нибудь на съемки клипа приглашал.

– А где воевал твой отец? – осторожно поинтересовалась Гаяде после некоторой паузы.

– В Афганистане, – вздохнул журналист.

– Мой тоже там воевал. Он тогда ушел из семьи, увлекся радикальными идеями. Он был совсем молодой, потом повзрослел, разочаровался и вернулся. Дед его простил, – девушка отвернулась к окнам и, не глядя на Сашу, продолжила: – Наши отцы воевали друг с другом. Вдруг даже один убил другого… Что мы можем?

– Мы? Мы можем… – Сердце неожиданно подкатило к горлу, и Александр, повинуясь секундному порыву, подошел к Гаяде сзади и взял ее под локоть. – Мы можем потанцевать. Только музыки нет… – Его смутил было собственный поступок, но девушка обернулась, и на лице ее не было осуждения.

– Почему нет? – Она взглянула на Сашу с загадочным прищуром. – Музыка есть у меня на телефоне, если тебя это устроит. Наверняка что-то должно подойти… – Гаяде на пару секунд углубилась в экран своего смартфона. Калачев смотрел на нее и чувствовал, как сухо становится у него во рту и как дрожат ноги от давно не испытываемого волнения.

– Вот, – обрадовалась она, – Чайковский, «Вальс цветов». Тебе нравится Чайковский?

Калачев хотел сказать что-то умное по поводу Чайковского, но смог только кивнуть.

– Отлично! Я умею танцевать вальс, если еще не всё забыла.

Гаяде положила телефон на подоконник, и вскоре из динамика раздались первые робкие звуки вальса. Саша подошел к девушке и взял ее за руку, и они закружились в танце. Сначала их движения были неловкими и скованными, но по мере того, как они вспоминали легкие повороты вальса и привыкали друг к другу, танец становился все более свободным и изящным.

Они кружились и кружились, и Саша уже не видел ничего, кроме лучистых глаз, которые глядели на него с теплотой и надеждой, но при этом было в их выражении нечто печальное, невысказанное. Безумие, которое творилось с его жизнью последнюю неделю, отступило в прошлое, а настоящее было прекрасно. Даже сквозь ткань одежды он чувствовал тепло ее тела, чувствовал терпко-сладкий аромат ее духов и не хотел, чтобы это прекращалось… Но музыка неожиданно оборвалась. Они сделали еще несколько оборотов в наступившей тишине и остановились в недоумении. Внезапно Гаяде рассмеялась:

– Телефон разрядился! Жаль, я бы потанцевала еще.

– И я…

Саша по-прежнему держал девушку в объятьях и не хотел отпускать. Их молчание было прервано громким нарочитым покашливанием. Они одновременно обернулись и увидели в дверях физиономию взъерошенного Аладдина.

– Пора идти. Там рыжий уже сложил на наши головы сто проклятий. А вы хорошо танцуете, прямо как по телевизору!

Калачев незаметно показал ему кулак, и мальчишка мигом скрылся в дверях.

– Я жду вас в холле! – раздался его голос из коридора.

Гаяде отвела глаза и торопливо высвободилась из объятий.

– Нам и вправду пора. Но мне очень понравилось с тобой. Это так необычно – снова танцевать.

– Да, это было необычно… – задумчиво подтвердил Александр и двинулся к лифтам вслед за девушкой.

Калачев с юным переводчиком неспешно шли от дверей госпиталя к своему серебристому «форду». Дневная жара уже спала, толпа у входа рассосалась, поскольку время посещений закончилось, легкий ветерок по-отечески ерошил волосы, и всё вокруг казалось приветливым и привычным. Конечно, это была только иллюзия, но Александру она нравилась.

Ему сейчас вообще всё нравилось. Даже хмурая физиономия Джеффа, который многозначительно пялился на них из машины. В его взгляде явственно читалось: «Шевелитесь быстрее, мать вашу!» Снова начнет зудеть про потраченное время, повсеместное кидалово и хитрожопость окружающих. Ну и черт с ним. Пусть зудит. Слушать необязательно.