Оппонентом Ландона на защите диссертации должен был быть лауреат Пулитцеровской премии профессор Гэри Стальберг, ни больше ни меньше. “Должен”… Нет, разумеется, ничего ему Стальберг не должен. Даже обращаться к нему с просьбой и то походило на манию величия. Ландон так и сказал научному руководителю: “Он же, черт бы его подрал, мировая знаменитость!”

Нет, в оппоненты Стальберга заполучить не вышло. Тот вежливо отказался, но написал: внимательно слежу за вашими публикациями. Для Ландона – как Нобелевка. Сам Стальберг!

Опять посмотрел на часы. Шесть часов разницы во времени и Атлантика между ним и Юханом Свердом! Соблазн неотразимый. К тому же это Америка. Конечно, и в Америке полно политических и религиозных нелепостей, но что касается свободы личности – никаких компромиссов.

В США будет хорошо. Толерантность. Открытость. Несокрушимая вера, что каждый человек заслуживает улыбку.

Вот так рассуждал Ландон. Нарисовал себе картину будущего и не собирался от нее отказываться, пока не вынудят горький опыт или чрезвычайные обстоятельства.

Еще раз посмотрел на стопку брошюр с фотографиями на обложках: старинные, красного кирпича университетские здания, подстриженные газоны кампуса, по ним, как сомнамбулы, бродят уткнувшиеся в книги студенты. Русские пишут, что так называемая американская свобода – призрак, химера, не более того. Но противостоять ей невозможно. Уже много недель эта химера заставляла его вставать с постели по утрам, иначе так бы и валялся весь день.

Еще раз открыл почту.

Может быть, он неуклюже сформулировал свою просьбу? Гэри Стальберг не просто гениальный журналист. Он ученый-историк огромного масштаба. Взять хотя бы его книгу о вьетнамской войне – предисловие вызвало взрыв возмущения и восхищения в равных пропорциях! Оказывается, Стальберг “случайно” нашел документы, раскрывающие ошибки американского правительства. Я сидел и, не веря своим глазам, читал формулировки в переписке посольств. Чувство было такое, что мне, как Ньютону, упало яблоко на голову.

Удостоенная Пулитцеровской премии книга написана лет тридцать назад, значит, сейчас Стальбергу около шестидесяти или немного за. Ответит ли? Почему бы нет… Ландон попытался успокоить себя тем, что в прошлый раз профессор ответил на его письмо почти сразу. К тому же у него шведские корни. Пусть люди уже из несколько поколений Стальбергов перестали ставить кружочек над буквой “А”, не исключено, что он испытывает некоторую слабость к стране предков.

Ландон обреченно вздохнул. К чему этот самообман. У профессора наверняка есть более важные дела, чем просматривать просьбы пост-доков.

Он закрыл почту, перешел на сайт Колумбийского университета и нашел в списке сотрудников Гэри Стальберга. Не успел начать читать, замигал символ электронного письма. Вернулся в почту и прочитал вот что:

Дорогой доктор Томсон-Егер!

Разумеется, я Вас помню. Мне доставляет радость сообщить Вам, что мы хорошо знакомы с Вашими научными достижениями…

Ландон закрыл глаза, перевел дух и, благодарно кивая каждому слову, прочитал последнюю строчку.

…и с удовольствием приглашаем Вас прочитать курс лекций в конце мая, перед экзаменами…

Не дочитав завершающие письмо формулы вежливости, Ландон щелкнул “ответить”.

Все будет хорошо, подумал он, набирая “разумеется, согласен” и “с радостью”.

Наконец-то.

– Твое здоровье! – Ханс Кристиан Миккельсен одним ловким движением забросил ноги на стеклянный стол и обвел взглядом скромно, но богато и стильно обставленный кабинет. – Красиво тут у тебя.

Юхан пригубил вино.

– Сойдет.

– Это все твое или как? Можешь забрать мебель, когда будешь уходить?

– Я не собираюсь уходить. Наоборот, собираюсь остаться.

– Вот как! – Друг детства победным жестом взметнул бокал. – Статс-министр скромностью не страдает. – Отхлебнул и добавил: – И никогда не страдал.

– Я всего лишь реалист. Я реалист, а народ не дурак, он даст мне возможность завершить начатое. Пока мы не…

– Что?..

– Пока мы не станем самой поджарой и здоровой нацией в Европе.

– По-моему, французов тебе не догнать.

– Норвежцев обошли уже в прошлом году. И голландцев.

– При чем тут голландцы? Я говорю о французах. О Франции, Юхан. Этот траханый Диор и все такое прочее.

Юхан качнул головой:

– Посмотрим.

– А что, разве не важно, что тебя кто-то опередил? К тому же, насколько мне известно, у тебя зуб на французов.

Юхан беззаботно пожал плечами, но беззаботность далась не без труда. Ханс Кристиан бестактно намекнул на Эми. Еще в Нью-Йорке Эми ушла к какому-то французу, с которым только что познакомилась. Это выше меня, Юхан. С ним я почувствовала себя настоящей женщиной.

– Дело не во Франции, – сказал он. – Важно победить.

Ханс Кристиан поцокал языком.

– Победить… По правде говоря, не думаю, что тебе это удастся. Люди настолько наголодались, что скоро вернутся к прежним привычкам. К тому же многие плевать хотели на твои указы.

– Вижу, вижу… – Юхан кивнул на намечающееся пивное брюшко приятеля.

Ханс Кристиан натянуто улыбнулся.

– Тогда выпьем… Ты большой мастер портить настроение, этого у тебя не отнять.

Юхан неохотно поднял бокал.

– А что будет после? – поинтересовался Ханс Кристиан.

– После чего?

– Как твои реформы будут продолжаться? Ну хорошо, все похудели до неузнаваемости. А дальше что? Стратегические планы или как там у вас это называется?

– Это и есть стратегический план.

– Школы, промышленность? Занятость?

– Всему свое время.

– Всему свое время? Не обижайся, Юхан… иногда меня удивляет, какая муха укусила тех, кто за тебя голосовал. Ваши стратегические планы развития страны? Все отощают, как скелеты, вот вам и планы.

– А ты совсем не читаешь газет? Я – народный герой Швеции.

– По-моему, это все больше говорит о народе, чем о тебе.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что сказал. Впрочем, ладно. Не бери в голову.

Юхан сделал большой глоток вина. Не стоило бы пить в такой ранний час, но у него не получалось перехватить инициативу в разговоре. Почти забытое, но очень неприятное чувство.

– А ты? Как дела у тебя? Чем занимаешься в последнее время? Ты же знаменитый фотограф и оператор.

– В последнее время? Снимаю китов для NRK[22]. Всю прошлую неделю провел на севере Норвегии. Увлекательная штука.